— Кто эти женщины?
— Жена и родственницы. Жена сидит рядом с ним.
— У нее унылый вид.
— Есть отчего. Всем известно, что он сюда ходит посмотреть на певицу Флорику. Он — ее новое увлечение.
Мужчина внизу, получив свой заказ, принялся жадно поедать его, орудуя одной рукой, а другой защищая тарелку от соседей и официантов. Он то и дело оглядывался, словно опасаясь, что еду вот-вот отберут.
Гарриет почувствовала, что проголодалась.
— А нам принесут меню? — спросила она.
— Рано или поздно кто-нибудь о нас вспомнит, — сказал Гай. — А вот и Инчкейп!
Он указал на крепко сбитого мужчину в годах с необычайно прямой спиной, который как раз с иронически-вежливым видом уступил дорогу компании, истерически мечущейся в поисках свободного столика. Увидев, что Гай машет рукой, Инчкейп кивнул и, когда проход освободился, продолжил свой путь всё с тем же насмешливым видом. Несмотря на небольшой рост, он словно возвышался над окружающими. Гарриет вспомнила, что когда-то он был директором небольшой частной школы.
Когда Инчкейп подошел ближе, Гарриет увидела, что он не один: вслед за ним боком, словно прячась за профессором, пробирался высокий худой мужчина не старше тридцати.
— О, Кларенс! — воскликнул Гай с радостным изумлением, и Кларенс ухмыльнулся и опустил взгляд. — Это мой коллега Кларенс Лоусон. Вот мы и снова вместе!
Он протянул руки новоприбывшим, и они, кажется, были и обрадованы, и смущены его энтузиазмом.
Инчкейп взял Гая за левую руку.
— Так вы теперь женатый человек, — сказал он и повернулся к Гарриет с насмешливой полуулыбкой. Взгляд его был, однако, оценивающим и опасливым: один из них привез с собой жену — неизвестную величину, возможно опасную.
Когда Гай представил их, Гарриет крайне серьезно поприветствовала Инчкейпа, не пытаясь ему понравиться. Он ответил с такой интонацией, что стало ясно: Гарриет принята во взрослый мир. Выражение его лица, впрочем, изменилось, когда он снова повернулся к Гаю. Кажется, Гай был не взрослым, а мальчиком — выдающимся, возможно, старшим префектом, но всё же мальчиком.
— Где вы были летом? — спросил Гай Кларенса, который стоял на некотором отдалении от стола. — Вам удалось проехать на автобусе из Бейрута в Кашмир?
— Вообще-то, нет, не удалось.
У Кларенса была неловкая, застенчивая улыбка — тем более неожиданным оказался его голос, твердый и глубокий. Поймав на себе взгляд Гарриет, он быстро отвел глаза.
— В итоге я просто остался в Бейруте. Всё лето купался и нежился на пляже. Можете себе представить. Думал съездить домой и повидать Бренду, но так и не собрался.
Гай спросил Инчкейпа, как у него прошло лето.
— Я был в Риме, — ответил тот. — Много времени провел в библиотеке Ватикана.
Он взглянул на Гарриет.
— Что происходило в Англии, когда вы уезжали?
— Ничего особенного. Иностранцы уезжали, конечно. Чиновник, который проверял наши паспорта в Дувре, сказал, что мы были первыми англичанами в тот день.
Инчкейп сел за стол.
— Что ж, — он взглянул на Кларенса и нахмурился, — садитесь, садитесь.
Но места для Кларенса уже не было. Принесли стул, но Кларенс продолжал стоять.
— Я, вообще-то, просто хотел поздороваться, — сказал он.
— Садитесь же! — Инчкейп нетерпеливо хлопнул по сиденью, и Кларенс сел. Когда вся компания устроилась, Инчкейп осмотрел собравшихся, и уголки его губ изогнулись, словно в насмешке над нелепой новостью, которую он собирался сообщить.
— Меня поставили во главе британской пропаганды на Балканах, — сказал он. — Официальное назначение.
— Потрясающе! — воскликнул Гай.
— М-да. Это, конечно, приведет к перераспределению обязанностей. Вы, — он кивнул Гаю, — возьмете на себя английскую кафедру — изрядно поредевшую, конечно. Можете набрать кого-нибудь из местных учителей английского. Я останусь на своей должности, и вам, дорогой мой, надо будет просто работать.
Он иронически хлопнул Гая по плечу, словно говоря: «Вы свободны!» — после чего повернулся к Кларенсу.
— Мы открываем Бюро пропаганды на Каля-Викторией — напротив конкурентов. Вы будете отвечать за бюллетень.
Он улыбнулся Кларенсу, не пытаясь, однако, прикоснуться к нему. Кларенс не отвечал; он сидел, отодвинувшись от стола, сунув руки в карманы и опустив подбородок на грудь. Казалось, что он готов отказаться от всякого покровительства.