— Здесь это ничего не значит, — сказал Инчкейп. — Они тут все учатся на юристов. А выучиваются на младших помощников наклейщиков марок.
— Гай говорит, что румынки очень умные.
— Сообразительные. Но все румыны одинаковые. Впитывают факты, словно губка, но ничего с ними не могут поделать. Я их называю фаршированными гусями. Нетворческие люди.
Говоря это, он поглядывал на молодую женщину, которая уже поднялась на платформу, остановилась у их столика и, не обращая внимания на остальных, с трагическим видом уставилась на Гая. Он же, поглощенный разговором, не обращал на нее внимания.
— Привет, — сказала она тихо и скорбно.
— О, привет!
Гай вскочил на ноги и поцеловал ее в обе щеки. Софи выдержала его приветствие с легкой улыбкой, разглядывая собравшихся. Гай радостно повернулся к Гарриет:
— Дорогая, познакомься с Софи. Софи, это моя жена.
Софи разглядывала Гарриет с таким выражением, что было ясно: она силилась понять, откуда у него вообще взялась жена и почему именно эта. Наконец она кивнула и отвернулась. Она была довольно миловидной, смуглой, как все румынки, с чуть полноватыми щеками. Основным достоинством Софи была ее фигура. Глядя на ее пышную грудь, Гарриет почувствовала себя в невыгодном положении. Возможно, такие формы недолговечны, но пока что они вызывали зависть.
Гай огляделся в поисках стула.
— Возьмите мой, — сказал Кларенс. — Мне уже пора.
— Что вы!
Гай попытался удержать его, но Кларенс, чуть помедлив, вдруг стремительно их покинул.
— Куда его понесло?
Инчкейп поглядел вслед Кларенсу, после чего с досадой уставился на Софи, всем своим видом показывая, что считает эту замену крайне невыгодной. Не обращая на него внимания, Софи с упреком глядела на Гая. Он не сразу заметил ее взгляд.
— Что случилось?
— Ничего, — промолвила она. — Ничего, о чем можно было бы говорить при посторонних.
После паузы она продолжила:
— Война! Как это страшно! Она расстраивает меня. Я думаю о ней по ночам, когда засыпаю, и по утрам. Я постоянно о ней думаю.
Инчкейп поставил перед ней стакан.
— Выпейте, вам станет веселее, — сказал он. Когда Софи проигнорировала вино, Инчкейп повернулся к ней спиной и показал на обедающих внизу.
— Если я не ошибаюсь, — сказал он, — там сидит человек, с которым я познакомился, когда останавливался в «Крийоне»[12] несколько лет назад. Некий князь Якимов. Он был очень известен в парижском обществе.
Пока Инчкейп говорил, Гарриет услышала задыхающийся от слез голос Софи:
— Как можно говорить «вам станет веселее»? Сейчас не время для веселья! Вся эта британская выдержка хороша только для бесчувственных людей. А я очень чувствительна!
Гай пытался отвлечь Софи меню. Чего бы ей хотелось съесть? Она не знала. Она только что с вечеринки, где ела то и это, и потому не очень голодна; но, возможно, ей бы хотелось немного копченого лосося.
— Якимов? — Гарриет пыталась выудить это имя из памяти. — О ком вы?
— Вон, смотрите, сидит с Добсоном. Вы незнакомы с Добсоном? Якимов — это вон тот высокий, худой, похожий на верблюда. Не то чтобы он мог подолгу обходиться без питья…
— Я его уже видела. Он сел в наш поезд.
Гай не в силах был терпеть, если интересный разговор происходил без его участия.
— О чем вы? — вмешался он, перебив очередную жалобу Софи.
— О Якимове, — ответил Инчкейп. — Своего рода raconteur[13] и балагур. Он как-то раз покрасил окна в черный цвет.
— Какие окна? — спросила Гарриет. — Почему?
— Понятия не имею. Он наполовину ирландец, а наполовину русский, из белых, поэтому ему, говорят, присущ очень своеобразный английский юмор.
Они наблюдали за Якимовым, который был занят едой и ничего в данный момент не рассказывал.
— Что значит своеобразный английский юмор? — спросила Софи капризным тоном.
— Благодушный, наверное, — ответил Гай. — Доброжелательный. Болезненный пинок под зад здесь называют румынским пинком, а легкий тычок коленом — английским. Примерно так.
Когда прозвучало слово «зад», лицо Софи окаменело, но заметила это только Гарриет.
— Я бы хотел познакомиться с Якимовым, — сказал Гай. — Давайте их пригласим к нам.
— Постойте, — запротестовал Инчкейп, — с ним же придет Добсон.
— Я не против, — ответил Гай. — Он так поздно поступил на дипломатическую службу, что еще сохранил человеческий облик.
— Дипломат-любитель, можно сказать. Занялся этим делом после богатой и ленивой юности. Сам я не питаю к нему неприязни. Если ему не требуется прилагать для этого усилий, он вполне готов вести себя прилично.
12
«Отель де Крийон» — роскошная гостиница, в которой останавливались участники Парижской конференции 1919 года.