Оставались вопросы, на которые не был способен ответить даже Джозеф: почему именно этот конкретный мифологический мотив оказался столь тесно связанным с неприятными эмоциональными симптомами Отто, почему Отто в ходе своей терапии должен был столкнуться с этим малекуланским божеством, и почему этот опыт был столь важен для ее успешного исхода. Однако, в наиболее общем смысле, задача преодоления проблем, связанных с посмертным путешествием души, безусловно, имела важный смысл для человека, чьим главным симптомом была танатофобия — патологический страх смерти. Выбор в этом конкретном случае именно малекуланской символики так и остался загадкой.
Я описал случай Отто достаточно подробно потому, что он иллюстрирует несколько важных моментов. В холотропных состояниях, различные темы из эсхатологической мифологии становятся опытной реальностью, тесно связанной с психологическими конфликтами человека и его или ее эмоциональными и психосоматическими проблемами. Тот факт, что ни я, ни Отто не имели интеллектуального знания малекуланской культуры, свидетельствует в поддержку идей Юнга о коллективном бессознательном. Для понимания этих весьма эзотерических элементов ритуала и духовной жизни племени из Новой Гвинеи, которые спонтанно проявились в сеансе Отто, потребовался удивительный энциклопедический ум величайшего мифолога нашего времени. И, наконец, этот эпизод также демонстрирует тесную связь между эсхатологической мифологией и ритуалами перехода.
Я привожу здесь еще один пример сходной ситуации из раннего периода моих психоделических исследований в Пражском институте психиатрических исследований. В этом случае, я был способен понять образы и их символику без помощи Джозефа, хотя и не сразу. Этот эпизод взят из сеанса ЛСД- терапии Алекса, который вызвался участвовать в программе психоделических исследований после многих месяцев безуспешного традиционного лечения тревожных состояний, включая фобию темноты.
На поздней стадии терапии, в одном из сеансов Алекса преобладали воспоминания о его дородовом существовании — он стал зародышем в утробе матери, ощущал вкус амниотической жидкости, чувствовал свою связь с материнским телом через пуповину, и остро осознавал изменения в эмоциональном и физическом состоянии матери. Когда он переживал блаженное состояние в период своего безмятежного дородового состояния, в окружавшей его эмбриональной обстановке внезапно открылось великолепное видение полярного сияния.
Алекс плавал в его блеске как чистый дух, без всякого осознания своего физического тела, и переживал экстатический восторг. Его окружали другие такие же эфирные существа, занятые радостной живой деятельностью. В один момент он заметил, что эта деятельность была странной игрой в мяч, поскольку существа весело перекидывали друг другу круглый предмет. В конце концов, он, к своему великому удивлению, понял, что предмет, который перекидывали, был головой моржа.
Как и в случае Отто, свободные ассоциации не дали никакой информации для прояснения этого странного, но, очевидно, эмоционально очень важного опыта. Спустя годы, я провел несколько часов в книжном магазине в Сан-Франциско, наугад выискивая книги, которые бы относились к моей области интересов. К своему удивлению, я наткнулся на книгу об эскимосской мифологии, в которой содержался отрывок, касавшийся идей о загробной жизни. Судя по всему, эскимосы верили, что наивысший уровень Небес находится в полярном сиянии — прекрасном месте, всегда светлом, без снега или бури. Там обитали счастливые души, которые веселились, используя голову моржа для игры в мяч. Согласно эскимосскому фольклору, полярное сияние, в действительности, вызывают потоки света, которые отражают возбуждение и энергию этой игры. Таким образом, загадочный опыт Алекса во время ЛСД-сеанса представлял собой точное интуитивное постижение мифологии культуры, о которой он до этого ничего не знал.
Для современных людей, холотропные состояния сознания служат средством доступа к широкому спектру мифологического опыта из разных культур мира. Исторически, это новое явление, которое заслуживает особого внимания. Все древние и туземные культуры использовали в своих ритуалах и священных практиках мощные процедуры и средства для расширения сознания («священные техники»), включая психоделические растения. Тем не менее, люди, жившие в этих обществах, с достаточным постоянством переживали архетипические фигуры и мотивы, характерные для своих культур. В ином случае не могли бы существовать обособленные и легко узнаваемые мифологии. Хотя определенные универсальные архетипы, безусловно, разделяются многими культурами, их конкретные выражения носят культурно-зависимый характер. Так, мы не находим изображений Дхьяни Будд из Тибетской книги мертвых на погребальной керамике древний майя, равно как и скульптур распятого Христа в древних индуистских храмах.
Эта новая способность человеческой психики (или свойство коллективного бессознательного) тесно связана с всемирными культурными и технологическими достижениями в последние столетия. Вплоть до конца XV в., европейцы, как правило, не были осведомлены о Новом Свете, а коренные американцы, точно так же, ничего не знали о Европе и ее обитателях. До вторжения Китая в 1949 г., Тибет был относительно изолированным, и почти не имел связей с остальным миром. Лишь немногие исключительные личности, такие как Александра Дэвид-Нэйл и Лама Говинда, выполняли функции культурных посредников. В первые десятилетия XX в., на нашей планете оставались области, еще не открытее жителями Запада.
Эта ситуация быстро менялась, по мере того, как реактивная авиация, телефон, радио, телевидение, а в самое последнее время — Интернет, превращали планету в «глобальную деревню». Впервые в истории, нам доступны переводы духовных писаний, записи ритуальной и духовной музыки всех времен и стран, а также посещения учителей всех религий. С учетом материала, всплывающего из всего диапазона коллективного бессознательного в спонтанных и искусственно вызываемых холотропных состояниях, знание мировой мифологии в целом, и эсхатологической мифологии, в частности, стало крайне важным инструментом для психиатров, психологов, и психотерапевтов. Беглое знание архетипического мира необходимо и для всякого, кто вовлечен в духовное путешествие и в приключение самоисследования и самооткрытия. Помня об этом, мы теперь совершим краткую экскурсию по наиболее важным темам эсхатологической мифологии в межкультурном аспекте
.
Концепция последнего пристанища праведных после смерти — Небес или Рая — имеет много разных вариантов. Древние евреи представляли себе Небеса как вышний мир (Шамайим), и считали его местом обитания Яхве. В иудейской традиции, Сад Эдема имел разные уровни — нижний Сад Эдема и верхний Сад Эдема. В нижнем Саду Эдема, души обитали в телах той же формы, как при жизни умерших, и переживали различные виды духовных наслаждений. В верхнем Саду Эдема, души пребывали в своей подлинной сущности, и переживали разные виды духовных наслаждений, которые были большими и более возвышенными, чем наслаждения нижнего Сада.
Когда человек умирал, его душа (нефеш) поднималась к нижнему Саду Эдема. Тело, которое она занимала, имело очень утонченную природу, будучи просто формой энергии, которая не требовала физической пищи и питья. Она получала питание с помощью более высокой формы чувства обоняния. Впоследствии, душа поднималась дальше, в верхний Сад Эдема (Нешамах), где ее питало сияние Божественного Присутствия. Праведники сидели с венцами на головах, наслаждаясь свечением Божественного Присутствия. Они получали удовольствие от видения, и не нуждались в пище или питье. В историях из иудейской мистической традиции, как правило, фигурируют места, похожие на христианские рай и чистилище, блуждающие души, и перевоплощение.