Судя по телеграммам т. Заковского, для нас желательно возможно больший вывоз золота к нам. Поэтому просим настоять перед монгольскими властями и дать такие же инструкции тов. Косиненко».
Одновременно Ермилов отправляет в Иркутское ОГПУ секретную записку, в которой сообщает, что Супарыкин живет где‑то в Новосибирском округе под чужой фамилией. Закстельский собирается выехать к нему, чтобы выяснить обстоятельства изъятия клада.
Только в конце мая Косиненко, Закстельский и Прейс выезжают в Усть–Кяхту. Выдавая себя за мелких коммерсантов, чтобы не привлекать внимания, они путешествуют довольно спокойно. Забеспокоился чекист лишь в Алтан–Булаке, а в Урге еще больше — у Закстельского там оказалось много знакомых, и всех интересовала цель его поездки в Монголию.
5 июня Яков Косиненко встретился наконец с Яковом Блюмкиным, и они обсудили план предстоящей операции. На следующий день к чекистам присоединился председатель правления Монголбанка Дейчман. Заверив, что Монголия не даст вывезти золото, так как проводит серию мероприятий по укреплению собственной валюты, банкир предложил свой план: подать заявление в Монголбанк с просьбой разрешить проведение раскопок, а затем продать Монголии золото за твердую валюту. Полпред СССР в Монголии Берлин одобрил план.
6 июня заявление было подано. А через три дня начались неприятности. Правительство Монголии поручило Министерству народного хозяйства курировать поиск и изъятие клада. Ни ОГПУ, ни советский полпред не могли проявить своей заинтересованности, а тем более требовать, чтобы поиск курировал Монголбанк. Поэтому в переговоры с монгольской стороной вступил Закстельский — как частное лицо. Министерство запросило 25 процентов стоимости клада в свою пользу. Остальную часть клада монголы соглашались купить, но только за тугрики. Для советской стороны это еще 10 процентов потерь. Переговоры продолжались несколько дней. Монголы отвергали любые компромиссные предложения. Предварительный текст договора был составлен и согласован с полпредом Берлиным только 11 июня. Суть его заключалась в следующем: Б. Х. Закстельскому предоставлялось право вести раскопки в присутствии комиссии из четырех человек (по два с каждой стороны). Министерство народного хозяйства Монголии соглашалось покупать каждый золотник золота по 5 тугриков 75 мунгу (по курсу 9 тугриков 50 мунгу за каждые 10 рублей). Слитки золота с лабораторным оттиском будут приниматься без переливки. При расчете с Закстельским министерство удерживало из причитавшейся ему суммы 10 процентов в доход Монголии на оплату пошлин. Золотые изделия, имеющие художественную ценность, можно было вывезти на общих основаниях согласно таможенным установкам.
13 июня договор (из 14 пунктов) был подписан, а 14 июня в три часа утра приступили к раскопкам. Их вели во дворе текстильной мастерской Министерства народного хозяйства. Вначале выкопали большую канаву вдоль здания, затем такую же — от ворот вдоль соседнего здания. В землю вгрызались с большим трудом — нетронутая целина не поддавалась лопате. Только неподалеку от ворот, на участке в три–четыре аршина наткнулись на рыхлый грунт. Но клада не было!
Однако монголы, видимо, посчитали, что клад все‑таки нашли и сокрыли от властей, так как в течение трех дней после завершения работ не давали членам экспедиции разрешения на выезд из страны, даже установили за ними наружное наблюдение и «склоняли кладоискателей к выпивке». По возвращении из Монголии Я. И. Косиненко подал руководству докладную записку, в которой высказал предположение, что они занимались поисками клада, который был выкопан еще в 1924 году.
Больше всех был удручен неудачей Закстельский. Несколько раз его видели плачущим. По сведениям Косиненко, он собирался разыскивать Супарыкина…
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В «АНГЛЕТЕРЕ»?[12]
Начнем с события общеизвестного: в конце декабря 1925 года Сергей Есенин приезжает из Москвы в Ленинград, останавливается в гостинице «Англетер»… Именно с этого утверждения и начинается миф о последних днях жизни поэта.
Я решил проверить факт проживания Есенина в «Англетере», а заодно попытаться выяснить подробности его пребывания в гостинице. Смущало, что ни один из постояльцев и сотрудников гостиницы впоследствии не оставил воспоминаний хотя бы о мимолетной встрече с популярным и любимым многими поэтом. Нет свидетельств и о том, кому звонил Есенин в те декабрьские дни, с кем встречался до вечера 27 декабря, — ведь в Питере у него была масса знакомых, а сам он считался очень общительным человеком. Неужели долгими зимними вечерами он сидел в своем номере в полном одиночестве?
12
По материалам беседы Ю. Шнитникова с писателем В. Кузнецовым, долгие годы изучавшим материалы архивов.