– Да, сэр, служил, но у меня жена нормандка, и она скучала по дому. Она обычно не жалуется, но я видел, как она несчастна, а мужчине не нужно несчастье у домашнего очага. Кроме того, хотя я не против битвы, но там сражались без передышки. Я знал, что рано или поздно я упаду мертвым в болото или мои кости будут белеть где-то на берегу реки.
– А что заставляет вас думать, что ваши кости не останутся белеть где-то у меня на службе? – спросил Вильгельм с мрачной улыбкой.
Валлиец философски пожал плечами.
– Это может произойти, сэр, но, мне кажется, в вашей свите больше шансов прожить достаточно долго, чтобы насладиться браком.
Вильгельм отпустил Риса и смотрел, как он бежит трусцой к караульному помещению. Он желал Ричарду де Клеру удачного брака с принцессой Аойфе. Люди, никогда не бывавшие в Ирландии, с содроганием слушали рассказы о зеленовато-серых туманах, яростных бородатых вождях племен, о жизни на краю света. Однако Вильгельма всегда тянуло в эту страну из-за природной страсти к приключениям. Он был нищим младшим сыном без каких-либо перспектив и мог бы принять предложение де Клера пойти к нему на службу, и попробовать тамошнюю жизнь, и, возможно, взять ирландскую жену. Судя по тому, что он слышал, принцесса Айофе уже родила де Клеру ребенка, девочку, и снова была беременна.
Он иронически улыбался, вспоминая слова лучника о жизни в Ирландии, где постоянно идет борьба. Существованию Вильгельма не угрожала ежедневная опасность, но это не означало, что он вел мирную жизнь. Хотя, вероятно, бури, которые бушевали в доме принца Генриха, минуют конюха.
Когда Вильгельм вошел в большой зал замка в Саутгемптоне, мимо него пробежал Адам, один из писарей, с кусками сломанной восковой таблички в руке. Он бросил на Вильгельма злобный взгляд. Вильгельм обернулся и задумчиво посмотрел на него, но потом продолжил путь. Молодому королю явно хотелось вступить в схватку, и он ходил взад-вперед по камышу, устилавшему пол. Серые глаза горели, подбородок, на котором только начала проступать борода, был воинственно вздернут. Четырнадцатилетняя жена с плотно сжатыми губами сидела над шитьем, но не шила. Теперь она стала королевой. Три месяца назад в Винчестере наконец прошла ее коронация. Она не могла сравниться по пышности с коронацией мужа, но дело свое сделала – успокоила ее отца.
– Какие-то неприятности, мой господин? – спросил Вильгельм.
Он обратил внимание, что у одной стены поставили стол. Лондонский купец Ричард Фицрейнер, выполнявший многие заказы принца, скатывал рулоны прекрасной ткани. Ему помогал слуга, явно нервничавший.
– Не по моей вине! – рявкнул Генрих.
Вильгельм прошел к столу купца: ткань была по большей части шерстяная, мягкая, с коротким нежным ворсом, приглушенных тонов или переливающейся, как драгоценные камни, окраски – то есть самая дорогая. Там лежали и рулоны шелка, включая один императорского пурпурного цвета, по баснословно высокой цене. Фицрейнер быстро взглянул на Вильгельма из-под бровей и почти незаметно покачал головой.
– Мой отец дал мне корону, словно бросил погремушку маленькому ребенку, и думает, что этого достаточно! – злился Генрих.
Он взял со стола роговую чернильницу, которую забыл писарь, торопясь покинуть помещение, и провел большим пальцем по краю.
Вильгельм отметил присутствие Адама Икебефа и братьев Томаса и Хью де Куланс, которые соглашались со всем, что говорил Генрих, и постоянно ему льстили. Молодой король не был дураком, но у него кружилась голова от похвал и почтения, выказываемого окружающими.
– Ваш отец долго и напряженно думал о вашей коронации, – заметил Вильгельм, намеренно спокойно.
– Он сделал это только потому, что боялся анархии в стране, если внезапно умрет. Он хотел обеспечить престолонаследование.
Вильгельм вопросительно приподнял бровь.
– Но это пошло вам на пользу, как и ему?
Генрих нахмурился.
– Какой толк от короны без власти? Он говорит, что мне нужно научиться править, прежде чем он ослабит вожжи, но как я могу это сделать, если он не возлагает на меня ответственность? В моем возрасте он вел за собой армии!
Вильгельм подумал, что тут Генрих прав. Король хотел, чтобы сына признавали как его наследника, но отказывался даже чуть-чуть поделиться властью, чтобы проверить, на что способен парень. В семнадцать лет Генрих вот-вот должен был стать мужчиной, и было опасно продолжать относиться к нему как к юноше.
– Унизительно отчитываться перед ним за каждый пенс, который я трачу, – пожаловался Генрих. – Предполагается, что я буду одеваться в лохмотья и мерзнуть зимой? – Он кивнул на Фицрейнера с помощником. – Этот идиот, писарь Адам, находился со мной и проверял каждый эль заказанной мною ткани. Теперь он сообщит все отцу, а тот станет возмущаться, что я трачу слишком много денег. Я коронованный король, герцог и граф, но это все суета сует!