Огромный торговый караван Патроса из Пальмиры остановился для отдыха на том открытом склоне, что возвышался над Вифанией. В этот поздний час все стихло; даже любимый жеребец великого торговца перестал щипать низкие фисташковые кусты $!? фисташковые бывают деревья ?> и застыл возле податливой лавровой изгороди.
За длинной вереницей притихших палаток, вокруг четырех древних слив образовался квадратный загон из густых зарослей конопли, в котором с трудом можно было различить сбившихся в кучу продрогших животных--ослов и верблюдов. Весь лагерь замер, двигались только двое стражников, охранявших повозки, и высокая тень на стене большого шатра из козьего волоса.
Внутри шатра расхаживал рассерженный Патрос. Он изредка останавливался, встряхнув головой, глядел на оробевшего юношу, преклонившего колени у входа. наконец, он опустился всем телом на вышитый золотом ковер и кивком подозвал к себе юношу.
--Хафид, всегда ты мне был как родной. Я поражен и сбит с толку твоими странными речами. Ты не доволен своей работой?
Юноша не сводил глаз с ковра.
--Нет, господин.
--Может, из-за того, что наши караваны становятся все больше, тебе стало слишком тяжело ухаживать за всеми животными?
--Нет, господин.
--Тогда повтори, пожалуйста, свою необычную просьбу и поясни ее.
--Я хочу быть продавцом твоих товаров, а не простым пастухом. Я хочу стать таким, как Хадад, Симон, Салеб и остальные, которые уходят отсюда с верблюдами, едва ступающими под тяжестью товаров, и возвращаются с золотом для тебя и для себя. Я хочу выйти в люди. Пока я погонщик верблюдов--я ничто, но став твоим продавцом, я смогу обрести богатство и успех.
--Откуда ты знаешь это?
--Я часто слышал от тебя, что нет другого дела или занятия, которое давало бы столько возможностей превратиться из нищего в очень богатого человека, как торговля.
Патрос хотел было согласиться, но задумался и продолжил расспрашивать юношу.
--Ты уверен, что сможешь вести дела подобно Хададу и другим торговцам?
Хафид пристально взглянул на старика и сказал:
--Много раз я слышал, как Салеб жаловался тебе о своих неудачах с продажей, и каждый раз ты напоминал ему, что любой может продать все твои товары в самое короткое время, если только потрудится усвоить правила и законы торговли. Если ты считаешь, что Салеб, которого все называют глупцом, может постичь эту науку, тогда почему я не могу получить это особое знание?
--Если ты овладеешь этими правилами, что будет целью твоей жизни?
Хафид помедлил, а затем произнес:
--В этих краях часто повторяют, что ты великий торговец. Мир еще не видел такой торговой империи, как та, что ты построил, благодаря своему умению торговать. Моя цель--превзойти твое величие, стать богатейшим человеком и величайшим торговцем во всем мире!
Патрос, откинувшись назад, рассматривал молодое смуглое лицо Хафида. От этого юноши еще веяло запахом поля, но в его манерах смирения было немного.
--А что ты станешь делать с огромным богатством и той чудовищной силой, которую оно неизбежно приносит?
--Я буду делать как ты. Моя семья будет обеспечена лучшим, что есть в мире, а остальным я поделюсь с теми, кто пребывает в нужде.
Патрос склонил голову.
--Богатство, сын мой, никогда не должно быть целью жизни. Ты красноречив, но это только слова. Истинное сокровище--в сердце, а не в кошельке.
Хафид не отступал:
--А ты, господин, разве не богат?
Старик улыбнулся смелости Хафида.
--Хафид, что касается земного богатства, есть только одно различие между мною и последним нищим возле дворца Ирода. Нищий думает исключительно о своей предстоящей трапезе, а я думаю о трапезе, которая станет последней в моей жизни. Нет, сын мой, не домогайся богатства и не трудись только затем, чтобы стать богатым. Лучше стремись к счастью, желай любить и быть любимым, но прежде всего, ищи умиротворение и безмятежность.
Хафид не отступал.
--Но этого не получить без золота. Кто может спокойно жить в нищете? Как можно быть счастливым, когда пусто в желудке? Разве можно проявить любовь к семье, если не можешь накормить их, одеть и дать крышу над головой? Чем же плохо мое стремление быть богатым? Бедность может быть полезна и может даже стать образом жизни для отшельника в пустыне, ибо только себя он должен поддерживать и только Богу служить, но для меня бедность--это признак недостатка либо способностей, либо честолюбия. У меня же хватает и того, и другого!
Патрос нахмурился.
--Откуда эти столь честолюбивые устремления? Ты говоришь о содержании семьи, однако у тебя нет родных, я усыновил тебя, когда чума унесла твоих родителей.