VI
Выступление Юлия Цезаря
Первое путешествие Цезаря на Восток. — Цезарь при осаде Митилены и при дворе Никомеда. — Скандальные рассказы о его пребывании в Вифинии. — Возвращение Цезаря в Рим. — Революция Лепида и Брута. — Помпей. — Состояние и знатность фамилии Цезаря. — Цезарь обвиняет Долабеллу и Антония. — Подкупность консервативной партии. — Неуспех Цезаря и его возвращение на Восток. — Его плен у пиратов. — Война с Серторием. — Возвращение благосостояния в Италию после революции. — Возобновление завоеваний. — Финансовый рост Италии. — Италийские ростовщики и капиталисты в Галлии, Испании, Греции и Азии. — Торговля рабами. — Азиатские рабы в Италии и их цивилизующее влияние. — Римский high life. — Утонченная роскошь. — Женский туалет. — Катон и новые люди. — Распространение образования; стремление к энциклопедическому знанию; философия Аристотеля. — Увеличение числа рабов при полевых работах: прогресс земледелия. — Культивирование оливок и винограда. — Скотоводство. — Увеличение акционерных обществ. — Рост потребностей. — Распространение торгового духа в среднем классе. — Общее стремление к образованию. — Италийская буржуазия.
После своего прощения Суллой Гай Юлий Цезарь, этот молодой человек, об опасном приключении которого мы уже говорили, подобно всем молодым людям богатых фамилий, сделавшим крупную глупость, решил отправиться путешествовать и участвовал в свите пропретора Марка Минуция Терма при осаде Митилены, последнего возмутившегося и еще не сдавшегося города Азии. Из Митилены он отправился в Вифинию, посланный Термом с дипломатическим поручением к старому вифинскому царю, чтобы попросить у него кораблей для осады. Правда ли, как позднее утверждали его враги, что во дворце Никомеда, вдали от Рима и своих сограждан, юноша получил доступ в самые тайные и самые позорные покои этого преисполненного пороков двора?[256] Вещь сама по себе возможная; но обвинения врагов никогда не могут считаться серьезными доказательствами, особенно подобные обвинения. Достоверно, впрочем, что он неоднократно путешествовал ко двору Никомеда[257] вплоть до 74 г., когда проконсул Киликии Публий Сервилий предпринял войну против пиратов Ликии и Памфилии. Цезарь отправился сопровождать его в этой войне. Но немного времени спустя, по получении известий о смерти Суллы, он возвратился в Рим.
По возвращении он нашел воздух Рима отравленным той недоверчивостью ненависти и страха, которую распространяют вокруг себя олигархии, имеющие мало связей и чувствующие себя неуверенными в своей власти. Несмотря на страшные усилия Суллы установленная им аристократическая конституция была непрочной, потому что нарушала слишком много интересов и совершенно не соответствовала потребностям времени. Для правильного функционирования этой конституции нужна была та могущественная аристократия, которая была в Риме в эпоху пунических войн. Без сомнения, остатки этой римской знати, наиболее почтенные люди и фамилии, например Кв. Лутаций Катулл, всеми силами поддерживали новый государственный строй, так соответствующий реакционным идеям, разделяемым почти всей знатью. Предполагали, что демократические перемены в государстве, произведенные в последние пятьдесят лет, навсегда уничтожены и что старая аристократическая конституция, единственный источник величия Рима, навсегда утверждена. Но несколько знатных фамилий еще не есть знать, и эти почтенные аристократы образовывали лишь незначительное меньшинство в господствующей партии. Рядом с ними стояли друзья и палачи Суллы, обогащенные конфискованными именами его жертв, перебежчики марианской партии, умеренные консерваторы, сделавшиеся после революции ярыми реакционерами. Это был не социальный класс, а шайка авантюристов, где преобладали подозрительные личности, и она не могла требовать к себе уважения, составляющего сущность всякого аристократического образа правления.
Но она могла, за недостатком этого уважения, устрашить всю Италию своей ненавистью к побежденной партии. Эта кучка людей старалась удалить из магистратуры, сената и провинциального управления всех тех, кто имел мужество не выказывать удивления перед Суллой и вождями консервативной партии как единственно великими людьми предшествующего поколения; она старалась возбудить ненависть к демократической партии, ее сторонникам, и особенно к Марию, к тем идеям и делам, которые он защищал. Между тем, несмотря на свои ошибки, демократическая партия оказала великие услуги Италии; если знатные старались третировать Мария как разбойника и преступника, если опрокидывались его трофеи, то все же нельзя было отрицать, что он отразил ужасное нашествие кимвров, тогда как Сулла заключил мир в Дардане. Консерваторы, обнаруживая свою ненависть к демократической партии и ее вождям, не могли не оскорблять национального чувства Италии. Это правительство, очень слабое с моральной точки зрения, расположилось лагерем в середине Италии, как маленькая армия в завоеванной стране, окруженная со всех сторон отрядами неумолимых врагов. Сулланская реакция разорила, унизила, оскорбила слишком многих лиц; она посеяла слишком сильную злобу во всей Италии. Сыновья казненных, лишенные своих родителей, имущества и политических прав; города, у которых были отняты территории или право гражданства; всадники, потерявшие свою судебную власть и почти все свое прежнее политическое влияние; средний класс Италии, боявшийся потерять с таким трудом полученное право гражданства, — все они образовывали такую армию недовольных, жаждавших мщения, что даже более крепкая власть была бы напугана. Без сомнения, все эти враги были в настоящее время дезорганизованы и рассеяны ужасными преследованиями; но не настанет ли день, в который они соберутся вокруг одного вождя? Было одно только средство придать влияние и силу правительству — вести смелую внешнюю политику и одерживать большие военные и дипломатические успехи.
Консервативное правительство могло бы заставить забыть многие из своих проступков, отомстив за позорный мир в Дардане. Но эта кучка, спешно собравшаяся среди ужасного кризиса из людей, взаимно презиравших друг друга, недоверчивая, разделенная личным соперничеством, парализованная страхом перед тем переворотом, из которого она вышла, не обладала никакой энергией. Сенат, ее наиболее могущественный орган, ничего не делал, старался избежать всякого повода к войне, страшась последствий поражения и не желая отсылать в отдаленные экспедиции значительную часть сил, нужных внутри государства для поддержания сулланской конституции. В 81 г. произошло чрезвычайное событие; египетский царь Александр II, подражая примеру царя пергамского, оставил в наследство сенату Египет, самое богатое царство древнего мира, но сенат отказался и принял только царские капиталы, хранившиеся в Тире. Конечно, сенат сопротивлялся домогательствам Митридата, желавшего признания им дарданского договора. Сенат не решался разделить вместе с Суллой ответственность за такой важный акт, но. он, казалось, не замечал, что это сопротивление делало неизбежной новую войну, и не предпринимал никаких приготовлений.
Неудивительно, что после смерти Суллы остатки демократической партии пришли в движение. Но во время пребывания Цезаря на Востоке произошло событие более важное, указывавшее, как слабо было правительство, основанное Суллой. Популяры, едва началась агитация, признали своим главой одного из консулов 78 г., Марка Эмилия Лепида. Лепид был знатен и богат; он владел самым роскошным дворцом в Риме;[258] он был до сих пор консерватором и другом Суллы, даже разбогател, скупая имения осужденных.[259] Но раздраженный тем, что Сулла старался воспрепятствовать его выборам в консулы, честолюбивый, легкомысленный и наглый, он немедленно после смерти Суллы[260] стал во главе народной партии, предложив восстановить раздачу хлеба,[261] вернуть изгнанников[262] и возвратить избирательные права[263] и земли городам, у которых они были отняты.[264] Успех агитации был необычаен; слабость правительства немедленно обнаружилась.
256
Suelon., Caes., 2 и 49; Dion., XLIII 20.— Изложение этой первой фазы жизни Цезаря очень ясное у Светония, напротив, спутано и смутно у Плутарха (Caes., 1, 4)Т
260
Peter (G. R., II, 138), lime (R. G., VI, 8), Mommsen (R. G., Ili, 18), Drumann (G. R., IV, 339), основываясь на речи Лепида у Саллюстия (Hist., I, fr. 55 (Maurenbrecher)), думают, что он перешел в оппозицию еще при жизни Суллы. Вместе с Nitzsch (G. V., II, 176) и Franke (J. P. P., 1893, I, 49) я нахожу более вероятным, что движение началось только по смерти Суллы.