Возбужденные этой агитацией и очевидной слабостью консервативной партии, злоба и ненависть, уже давно накапливавшиеся против клики, эксплуатировавшей в свою пользу сулланскую реакцию, прорвались со всех сторон. Настроение повышалось, и, в то время как вожди довольствовались нападками на законы, народ хотел жертвы. Случай доставил ее в лице некоего Гая Верреса, прежнего офицера народной партии во время революции, успевшего, подобно Цетегу, вовремя спрыгнуть с гибнувшего корабля. Перейдя на службу к консервативной партии, он был выбран претором на 74 г. Посланный потом в качестве пропретора в Сицилию, Веррес благодаря влиянию своих римских друзей сумел остаться там три года вместо одного. Грабил ли и расхищал он так Сицилию, как говорили его враги? Не были ли злодейства Гая Верреса, по крайней мере отчасти, преувеличенной легендой, распространявшейся из политической ненависти? Трудно судить человека, обладая только обвинительными актами. Как бы то ни было, достоверно, что уже давно в Риме говорили о том, что Веррес совершает бесчисленные злоупотребления не только с точки зрения сицилийцев, но и с точки зрения римских граждан, что эти злоупотребления разорили самую главную житницу Рима.[404] Жалобы были так настоятельны, что преемник Верреса, Луций Метелл, несмотря на свой консерватизм, явился в Сицилию с искренним намерением исправить ущерб, причиненный Верресом.[405] Обрадованные этими приготовлениями, сицилийские города отправили в Рим посольство, чтобы поддержать обвинение.
Во всякий другой момент это обвинение постигла бы та же участь, как и прочие заявления, сделанные в Риме провинциями после победы Суллы и реакции: слишком много интересов соединялось вместе против истины и справедливости в этих процессах, где вопрос шел о праве грабить провинции, которое присвоили себе члены правительства. Не будучи никогда в состоянии найти себе влиятельного патрона среди консерваторов, принужденные, чтобы найти себе хоть каких-нибудь защитников, обращаться к демократической партии, столь еще слабой в то время, несчастные жалобщики вынуждены были обычно бороться против страшной мощи партийного духа, тайного соучастия и классовых интересов с таким слабым оружием, как справедливость своего дела. На этот раз, напротив, сицилийские депутаты прибыли в Рим при начале агитации в пользу конституционной реформы. Общественное мнение тотчас же стало на их сторону. Помпей и вожди демократической партии, понимая, что громкий процесс о лихоимстве является прекрасным случаем для возбуждения вражды против консерваторов, приняли дело под свое покровительство, решив не допустить замять его, как заминали столько других. Если сицилийские депутаты не нашли для себя знатного патрона, то они нашли себе еще лучшего покровителя в лице Марка Туллия Цицерона, молодого человека 36 лет, очень образованного, красноречивого, свободного от каких бы то ни было связей с консервативной партией и стремящегося сделаться видным деятелем.
Родившись в Арпине, в небогатой всаднической семье, Цицерон принадлежал к классу, который мы назвали бы теперь провинциальной буржуазией; он был воспитан в честной муниципальной простоте доброго старого времени, получил очень тщательное образование и отправился в Грецию слушать курсы философии и красноречия. Его суровая юность, вся наполненная учением, подобно юности прежних римлян, не знала забав, рассеяний и кутежей, в которых столько молодых людей предшествовавшего поколения растрачивали свое время и свои состояния. Однако не политическое честолюбие или надежда играть выдающуюся роль в республике давали этому молодому человеку силу так хорошо постичь трудное искусство красноречия. Когда, получив после смерти отца небольшое наследство — поместье в Арпине, дом в Риме и небольшую сумму денег, он поселился в Риме, там господствовал Сулла, и аристократическая реакция устраняла от политической карьеры молодых людей всаднического сословия. Цицерон, бывший честным человеком, ужасавшимся всем преступлениям, совершаемым сулланской шайкой, очень скоро должен был убедиться, что доступ к власти навсегда будет закрыт для молодого человека, прибывшего, подобно ему, из Арпина и не желающего служить ни Сулле, ни его палачам. Одаренный всеми качествами, которые образовывают артиста: воображением, чувствительностью, вкусом к красоте и жаждой славы, — он без труда отказался от мечты о политическом величии и решил сделаться знаменитым адвокатом, властителем форума, соперником Гортензия и великих ораторов.
Его выступления были полны блеска. Побуждаемый своим юношеским честолюбием, ненавистью к партии Суллы, негодованием против реакционных насилий, Цицерон взялся за защиту несчастных, преследуемых под разными предлогами любимцами диктатора; самой выдающейся его защитой было выступление за Росция. Его великодушная отвага и его действительно чудесное красноречие скоро сделали его знаменитым; его известность позволила ему заключить, около 77 г., очень выгодный брак с Теренцией, женщиной, принадлежавшей к уважаемой и богатой семье, которая принесла ему приданое в 120 000 драхм. Она владела домами в Риме и лесом возле Тускула. Благодаря своей зажиточности, если не богатству, Цицерон, живший с крайней простотой, мог продолжать свои защиты в судах, сохраняя гордую независимость перед лицом консервативной партии и совершенно осуществляя древний идеал адвоката, не допускавшего и мысли, чтобы помощь на суде была оплачиваемой профессией, а рассматривавшего ее как социальную повинность, бесплатно несомую богатыми людьми. В то время как Гортензий и другие знаменытие адвокаты, принадлежавшие к консервативной партии, заставляли платить себе огромные суммы, особенно когда защищали правителей, обвиняемых во взяточничестве, охотно участвуя таким образом в их грабежах, никто не соблюдал строже Цицерона lex Cincia, запрещавший адвокатам брать гонорар со своих клиентов. Его честность, его равнодушие к деньгам, простота его жизни, смелая независимость от консервативной партии вместе с его красноречием привлекли к нему симпатии не только демократической партии, но и всех социальных классов. Благодаря своей популярности он, имея небольшое состояние и слабо развитое политическое честолюбие, был уже выбран квестором без труда, без борьбы и без всяких издержек.[406]
Цицерон с энтузиазмом взялся за защиту сицилийцев. Еще в январе месяце он, как кажется, добился того, что претор Маний Ацилий Глабрион отверг обвинение, аналогичное выставленному теперь против Верреса и направленное против него Квинтом Цецилием, его прежним квестором. Неизвестно, было ли это обвинение серьезным или оно было выставлено по соглашению с Верресом. Потом, добившись отсрочки в 100 дней для собирания доказательств, он отправился в Сицилию.
Между тем консервативная партия не могла сопротивляться нападениям Помпея. Когда предложение о власти трибунов обсуждалось в сенате, только небольшое число сенаторов осмелилось противиться ему. Это были Марк Лепид, Марк Лукулл, Катулл, признававшие, однако, что предложение Помпея могло быть оправдываемо подкупностью сенаторских судов.[407] Большинство утвердило предложение.[408] Это было решительным доказательством, что оппозиция аристократическому правительству после десяти лет скандалов и борьбы распространилась во всех классах и даже среди части знати, лучшей и худшей в одно и то же время, самой молодой, самой энергичной и самой образованной, самой честолюбивой, самой развращенной.