С этих пор консерваторы открыто стали покровительствовать Клодию — лишь бы ниспровергнуть триумвират. Они так осмелели, что, когда некоторое время спустя в сенате обсуждался вопрос о сорока миллионах сестерциев, необходимых для покупки хлеба, многие сенаторы жаловались в резких выражениях («Можно было подумать, — говорит Цицерон, — что находишься на народной сходке»), что аграрный закон Цезаря угрожает отнять у государства доход с Кампанской области. К счастью, закон еще не был приведен в исполнение, и они спрашивали, нельзя ли его отменить.[96]Цицерон предложил обсудить этот вопрос 15 мая.[97]Триумвирам поэтому нельзя было терять времени. Красc поехал к Цезарю в Равенну, а Помпей отправился в Сардинию и Африку за хлебом.[98]Цезарь назначил им обоим свидание в Луке. Он уже думал о новой смелой политике, которая должна была спасти от угрожающего распада триумвират и демократическую партию, и торопился предложить ее на обсуждение своих коллег.
III
Демократический империализм Цезаря
Неопифагорейцы. — Театр Помпея. — Римская роскошь. — Катулл и его судно. — Италийские должники и кредиторы. — Цезарь — великий развратитель. — Империалистическая демократия.
Завоевание Галлии произвело огромное впечатление в Италии, потому что было совершено в критический момент ее истории. Цезарь действительно был счастлив в своем предприятии. Мы видели, что в развитии древней Италии империализм сыграл роль, подобную индустриальному движению в современном мире; и было неизбежным, что положение, занятое обществом по отношению к политике расширения владений, должно было внести некоторое изменение в конфликт между старым и новым социальным строем. Присоединение Галлии совпало с возобновлением великой борьбы между старыми италийскими традициями и сладострастной, художественной, ученой и испорченной восточной цивилизацией.
Древний латинский дух не умирал, он еще встречался во многих фамилиях, несмотря на свое богатство или зажиточность остававшихся верными тому, что было прекрасного и полезного в древней простоте.[99]Он еще с силой боролся против новых нравов, стараясь опереться не только на священные воспоминания прошлого, но и на некоторые восточные философские системы. Много читали Аристотеля, боровшегося, как с самыми гибельными бичами республик,[100]с роскошью, возрастанием потребностей, торговой жадностью.
Варрон написал свой прекрасный трактат о гражданских и религиозных древностях, чтобы, используя свою эрудицию, восстановить самую почтенную часть прошлого.
В этот же самый момент мистико-моральная секта, возникшая в начале столетия в Александрии и получившая имя неопифагорейцев, работала над распространением в италийском обществе книг о нравственности, приписывавшихся самому Пифагору, в которых прославлялись все добродетели, исчезавшие в высших классах Италии: благочестие, почтение к предкам, благородство, умеренность, правосудие, тщательное рассмотрение всякий вечер всего совершенного за день.[101]
Однако, несмотря на столько усилий, влияние Востока с его пороками и роскошью наводняло Италию, подобно весеннему потоку, увеличивающемуся от таяния снегов. Завоевания Помпея, увеличение государственных доходов, изобилие капиталов и благосостояние, бывшее после кризиса 66–63 годов результатом этих завоеваний, снова опьянили демократию, госпожу Империи. Италия была более не амазонкой или Минервой мира, но вакханкой: Афродита и Дионис с толпой менад захватили Рим, проходя по нему днем и ночью в бешеных и необузданных процессиях, приглашая на праздники и разврат мужчин и женщин, патрициев и вольноотпущенников, рабов и граждан, богатых и бедных. Банкеты рабочих обществ и избирательных коллегий были так часты, так многолюдны и так великолепны, что с каждым мгновением поднимали цену в Риме на съестные припасы.[102] Хотя республика покупала хлеб повсюду, в Риме постоянно чувствовался в нем недостаток. Владельцы пригородных садов, скотоводы, бесчисленные городские трактирщики и виноторговцы богатели. Еврисак, самый крупный булочник Рима, темный вольноотпущенник, владевший огромной пекарней и большим количеством рабов, составил себе, скупив поставки для государства и, может быть, на все крупные народные и политические банкеты, такое большое состояние, что оно позволило в один прекрасный день поставить в качестве памятника ему то странное надгробие в виде печи, которое еще почти целое поднимается возле Porta Maggiore.
97
2 Id., F. I., IX, 8. Это является новым доказательством того, что аграрный закон еще не действовал. Если бы кампанские поля были уже распределены, то это обсуждение было бы невозможно.
99
1 См. у Корнелия Непота (Att., 14) описание жизни Аттика и в надписи из Турий (С. I, L., VI, 1527) описание знатной фамилии, которая, не выказывая архаической грубости, сохраняла древнюю строгость и скромность. См. также очень тонкие замечания у Vaglieri, Notizie degli scavi, octobr. 1898, p. 412 сл., а также Cicero (Pro Cael., IV, 9: M.) Crassi castissima domus.