Когда исчезли спекуляции и крупные предприятия, для высших классов, а особенно для политической олигархии, не осталось другой поддержки, как прибыль от военных операций, богатой добычи, налогов, выкупов и подарков, следовавших за войнами. После крупных состояний, приобретенных Лукуллом и Помпеем, после крупных сумм, собранных сопровождавшими их скромными лицами, римские политики, их друзья и родственники мечтали следовать этим примерам в той части мира, где еще не проходили римские армии.
Без труда можно представить, как эти надежды должны были содействовать развитию империализма во всем римском обществе. Военный грабеж был с этих пор самым выгодным промыслом для Италии, особенно для мирных классов, ничем не рисковавших, для купцов, предпринимателей, ремесленников, которым доставляли работу разбогатевшее от добычи государство и возвращавшиеся с деньгами генералы, офицеры, даже солдаты. Гражданское население, занятое торговлей и земледелием, было поэтому не меньшим энтузиастом завоеваний, чем политический мир. Оно, может быть, требовало даже с большим жаром увеличения империи, ибо его, как все мирные классы, ослепляла прелесть военной славы, рассказы о битвах и войнах. Эта литературная и платоническая любовь к войне гражданского элемента, свойственная всем передовым цивилизациям, распространилась тогда по Италии и сделалась силой, которой пользовались партии, чтобы навязать республике политику империалистических авантюр. Если современный империализм принимает за образец империализм римский, то последний брал за образец империализм Александра Великого. Ни одна историческая личность не была так популярна в Италии, как македонский завоеватель, и все думали, что Рим должен совершать те же самые подвиги.
Но, ожидая, пока римская империя станет столь же обширной, как империя Александра, все делали долги; и это было самым непосредственным и самым наглядным проявлением всеобщего энтузиазма. Все были одновременно должниками и кредиторам. Давали в долг другому деньги, когда они были, и занимали, когда в них нуждались. Италийское общество становилось запутаннейшим лабиринтом долгов и займов; syngraphae, как назывались тогда векселя, всего чаще переписывались при наступлении срока уплаты и учитывались, подобно современным векселям, ибо нужда в капиталах и частые колебания курса сделали бы разорительной своевременную их оплату. Нуждавшиеся в деньгах старались продать финансисту долговые претензии к другим лицам, и финансист учитывал их, делая большую или меньшую скидку, смотря по солидности векселя, нужде кредитора и условиям денежного рынка.[119]
Новая политика, предложенная Цезарем на обсуждение своим друзьям,[120]вполне соответствовала состоянию общественного мнения в Италии. Она старалась возбудить и удовлетворить господствующие страсти меркантильной и демократической эпохи: ее военную и империалистическую гордость, стремление к быстрым обогащениям, безумную жажду удовольствий, роскоши, величия как в частной, так и в общественной жизни. Расширение границ и расточительность внутри государства, золото и железо, были двумя существенными факторами этой политики, связанными друг с другом. Завоевания должны были принести деньги, необходимые для крупных трат; материальная база, созданная деньгами, должна была возбуждать завоевательные устремления. Уже в эту зиму Цезарь раздавал деньги, приобретенные в войне с белгами, давая взаймы или даря крупные суммы политическим деятелям, приехавшим из Рима, чтобы угодить ему.[121]
119
1 Желающие подробнее ознакомиться с этим родом дел могут изучить предпринятую в 45 году Цицероном продажу его долговой претензии к Фаберию. Цицерон много говорит об этом в письмах (Cicero, Α., XII, 5, 40, 47; XIII, 1–5, 27–33). О хронологии и интерпретации этих писем см.: Schmidt, В. W. С, 291 сл.
120
2 Светоний (Caes., 24) говорит, что условия Лукской конференции были придуманы Цезарем и что он предложил их и добился принятия их другими. Утверждение, конечно, точное, потому что из троих Цезарь был самым энергичным человеком, шедшим на риск при любых опасностях.