Но и на этот раз враждебных действий не последовало тотчас же, как можно было ожидать. Гельветы, все еще желавшие избежать войны, продолжали свой путь, готовые защищаться, но не нападать. Цезарь, знавший, как опасна была бы неудача, следовал за армией гельветов на расстоянии пяти или шести миль, не решаясь напасть, но ожидая для этого удобный случай,[26]который гельветы ему не предоставляли. Две недели обе армии следовали друг за другом на небольшом расстоянии, и между ними были только легкие кавалерийские стычки, в которых всадники предателя Думнорига легко давали себя разбивать.[27]Однако гельветы направились к северу, к Бибракте, и Цезарь, преследуя их, вынужден был удалиться от Соны, по которой до сих пор ему подвозили продовольствие. Скоро провиант, взятый из Макона на вьючных животных, стал истощаться. Припасы, обещанные эдуями, не подвозили, и знать эдуев с трудом находила отговорки для объяснения этого промедления.
Цезарь сперва ощутил подозрения, потом рассердился и, наконец, стал проводить расследование. Из намеков одного, из признаний другого он начал понимать, в какую ловушку попал в своем ослеплении; политическая ситуация в Галлии стала для него проясняться. Он узнал, что если у эдуев аристократическая партия во главе с Дивитиаком была расположена к римлянам, то демократическая партия была им враждебна; что ее вождь Думнориг согласился оплачивать кавалерию и командовать ею только с целью помочь гельветам; он узнал, что Думнориг благодаря своему богатству и своей популярности влиял на сенат эдуев и препятствовал доставке хлеба Цезарю с целью погубить его предприятие.
Положение оказалось чрезвычайно затруднительным. Цезарь не смел казнить Думнорига, страшась слишком раздражить эдуев, но он понимал, что, преследуя таким образом гельветов и не давая им сражения, он лишает мужества своих солдат и делается игрушкой предателей. Только блестящая победа могла бы изменить положение вещей. В тот самый день разведчики донесли Цезарю, что приблизительно в двенадцати километрах гельветы стали лагерем у подошвы холма, вершину которого они не догадались занять и на который можно подняться по дороге с противоположной стороны. Это был так давно ожидаемый удобный случай. Цезарь решил послать Лабиена в обход с двумя легионами занять ночью вершину холма, а сам с остальной армией двинуться в путь несколько позднее и, следуя по той же дороге, что и гельветы, на заре подойти к их лагерю и атаковать их еще спящих, в то время как Лабиен должен был напасть на них с вершины холма. План был остроумен и четко выполнен. Лабиен отправился вовремя; Цезарь, послав вперед отряд разведчиков под командой старого солдата, некоего Публия Консидия, ночью в назначенный час тронулся в путь со своими легионами. Должно быть, он очень взволновался во время этого ночного марша, готовясь провести свою первую стратегическую операцию при столь критических обстоятельствах: почти без провианта, со многими изменниками, которых по необходимости терпел в своем лагере, с легионами, почти потерявшими мужество. Действительно, мгновенного беспорядка было достаточно, чтобы свести на нет так хорошо подготовленный удар. На заре после тяжелого ночного перехода Цезарь уже видел лагерь гельветов, как вдруг прискакал Консидий с известием, что холм занят не Лабиеном, а гельветами. Что же такое произошло? Неужели Лабиен был уничтожен? Обеспокоенный Цезарь поспешно отступил и, найдя удобную позицию на другом холме, расположил там свои легионы в боевом порядке в ожидании атаки гельветов. Только некоторое время спустя, когда солнце было уже высоко, но все вокруг было спокойно, он опять послал разведчиков. Он скоро узнал, что Консидий ошибся, что Лабиен занял холм и напрасно ожидал прихода и атаки Цезаря; тем временем гельветы спокойно ушли.[28]
Положение становилось критическим: армия имела припасов только на два дня. Двигаясь таким образом вперед, обе армии достигли высоты Бибракте (Mont Beauvray вблизи Autun), богатой столицы эдуев, находившейся приблизительно в 28 километрах к западу от линии пути. Цезарь, вынужденный необходимостью, решил было повернуть к Бибракте, чтобы запастись там съестными припасами. Он готовился уже сделать необходимые распоряжения, как вдруг гельветы напали на его легионы; битва началась на том месте, где теперь находится деревня Иври (Ivry).[29]Дивикон, узнав, что только случай спас гельветов от ужасной гибели, без сомнения, не захотел иметь более римлян у себя в тылу и, чтобы отбросить их, решил дать им бой.[30]Может быть также, что он не мог более сдерживать пыл своих солдат. Как бы то ни было, Цезарь, сдержав натиск врагов своей кавалерией, едва успел расположить на склоне холма с правой стороны от дороги четыре легиона ветеранов в три линии, а выше поставил два новых легиона и вспомогательные войска, приказав им охранять обоз и готовить место для лагеря. Фаланги гельветов уже приближались, атакуя легионы с фронта: битва началась. Но скоро, после короткой схватки, гельветы отступили, показали тыл и бросились бежать.
27
2 См. справедливые комментарии Раухенштейна (F. С, 73) к рассказу Цезаря об этом походе (В. G., I, 15).
28
1 В. G., I, 21–22. Рассказ вызвал критику и предположения. См.: Lossau, J. К., I, 304; Rauchenstein, F. С, 76; Sumpf, В. О., 14. Но эта критика, особенно критика Раухенштейна, мне кажется несерьезной. Почему невозможно допустить, что гельветы забыли в тот вечер занять холм? Такие промахи встречаются во всех войнах. Если бы хитрость не удалась потому, что на холме были гельветы, то это вовсе не было бы виной Цезаря, и маловероятно, чтобы он исказил весь рассказ, рискуя обвинить самого себя, единственно с целью дискредитировать Консидия, как предполагает Раухенштейн. Мне кажется более вероятным, что Консидий действительно ошибся и что все произошло как рассказывает Цезарь: настаивая на ошибке Консидия, он отводит от себя вину, ибо он поверил его донесению и лишь потому потерял хладнокровие. Это объяснение имеет еще один плюс: оно подтверждает то, чему мы имеем много доказательств, — в свою первую войну Цезарю не доставало еще хладнокровия.
30
3 Мне кажется маловероятным, что гельветы атаковали Цезаря, как он говорит (В. G., I, 23), потому, что его намерение повернуть к Бибракте истолковали как утрату мужества в римской армии, или потому, что хотели отрезать ей путь. Все показывает, что гельветы избегали сражений с римлянами, чтобы к концу эмиграции сохранить свои силы. Следовательно, если бы они узнали, что римляне перестают их преследовать, то они, вероятно, просто оставили бы их с миром. Кроме того, если бы они намеревались уничтожить римскую армию, они не стали бы продолжать свой путь после битвы, но, как мы увидим, могли бы повторить нападение на следующий день при очень неблагоприятных для Цезаря условиях. Мне кажется, проще видеть повод к битве в неожиданном нападении Цезаря накануне.