Он пошел еще дальше: сам предложил постановление, объявлявшее диктатуру навсегда уничтоженной, к великой радости консерваторов, воображавших, что таким образом они вторично убивают Цезаря.[35]
Но консерваторы, которых так боялись цезарианцы, были не менее их смущены этими беспорядками. Заговорщики теряли мужество в своем вынужденном затворе, и в этой долгой бездеятельности особенно слабый и нервный по природе Брут, вероятно после возбуждения в иды марта, впал в то угнетенное состояние, в котором мы его скоро увидим. Беспорядки пугали многих, осложняя встречи и переговоры, заседания сената были редки; всюду ожидали конца волнений, чтобы спокойнее принять необходимые решения. Дни, однако, проходили, и никто ничего не делал. Долабелла по причине своей измены[36] боялся, без сомнения, участи Цинны и скрывался. Что касается Цицерона, то после большой радости, принесенной ему мартовскими идами, и волнений последующих дней он, несмотря на то что перед ним заискивали все партии, выражал неудовольствие медленными действиями. Многие цезарианцы в своих завещаниях оставляли ему что-нибудь в наследство и спешили уведомить его об этом.[37] В общем, выдающиеся люди обеих партий испытывали одинаковую усталость и отдавались одним и тем же прискорбным предчувствиям, одной и той же эгоистической заботе о своей судьбе, скрывая свой страх под видом отвращения ко всему. «Если Цезарь, имевший такой великий гений, не мог найти выход из положения, кто другой может быть способен на это?»[38] — говорил один верный друг диктатора. Впрочем, близость катастрофы была общим мнением. Говорили, что при известии о смерти Цезаря начали подниматься галлы,[39] что геты готовы вторгнуться в Македонию[40] и что в провинциях восстают легионы.[41]
Дела запущены
20—30 марта 44 г. до Р. X
Все были возбуждены и недовольны. Каждый, страшась большой беды, думал только о том, чтобы спасти хоть что-нибудь из своего имущества. Антоний, которому никто не хотел помочь в управлении республикой, сделался объектом многочисленных посещений, лести и просьб.[42]
Смерть Цезаря и утверждение его распоряжений привлекли в Рим толпу тех, кто понес ущерб за свою верность Помпею и кто теперь с целью компенсации вел интриги внутри консервативной партии, вновь, сделавшейся могущественной, и заигрывал с консулом, казавшимся к ним благосклонным. Еще больше было тех, кому Цезарь дал различные обещания, доказательства которым Антоний должен был найти в бумагах Цезаря. Аттик искал в этих бумагах свидетельства об уничтожении бутротской колонии; агенты царя Дейотара и массалийцев просили о возвращении территорий, отнятых Цезарем за то, что они были на стороне Помпея; сицилийские послы, уже получившие от Цезаря латинское право, просили теперь, чтобы жители острова были объявлены римскими гражданами.[43]
Количество заявлений, просьб и протестов увеличивалось с каждым днем; и большинство лиц, пересылаемых при всеобщем беспорядке от одного магистрата к другому, обращались в конце концов к Антонию. Все требовали, но никто не хотел взять на себя труд или подвергнуться малейшей опасности ради блага республики. Государственная машина, казавшаяся хорошо налаженной утром 17 марта, сломалась через пять или шесть дней. Один Антоний неутомимо работал с утра до вечера,[44] но он не мог удовлетворить всем требованиям, при том что ни один из влиятельных людей в сенате не хотел взять на себя ни малейшей инициативы, и пренебрегал применением наиболее действенных мер. Предполагается, что официально даже не были оповещены все правители о смерти Цезаря и о смене правительства.[45] Только слух о вторжении гетов в Македонию, казалось, на мгновение обеспокоил сенат. Не решаясь в таком затруднительном положении оставить легионы под начальством пропретора, сенат решил послать в Македонию комиссию для изучения положения, а пока поставил армию, назначенную Цезарем для парфянской кампании, под командование Антония, который должен был на следующий год стать проконсулом в Македонии.[46] Таким образом, если бы произошло вторжение гетов, консул мог бы немедленно приступить к обороне.
35
Cicero, Phil., 1, 1, 3; 11, XXXVI, 91; Liv., Per., 116. Историки хотели объяснить образ действий Антония как очень ловкое притворство с целью обмануть и успокоить консервативную партию, но мне кажется проще и вероятнее видеть в нем результат волнений, принудивших Антония, мало уверенного в своей власти, еще теснее сблизиться с консерваторами, чтобы не быть заподозренным в покровительстве мятежу.
Из одной выдержки Цицерона (Phil., 11, XXXVI, 91) видно, что эти декреты были изданы вслед за похоронами Цезаря.
37
Cicero, А., XIV, 3, 2. Что это были в основном цезарианцы, указывает другое место из Цицерона (А., XIV, 14, 5).
38
Ibld., 1, 1. «Ille есть Матий, как доказывает Cicero (А., XIV, 3, 1). Следует отметить, что в первых числах апреля преданный друг и горячий поклонник Цезаря признается, что сам Цезарь cexitum nоп reperieba.
40
Арр., В. С., III, 25, где факты поставлены не на своем месте, так как из самого рассказа следует, что слух о вторжении гетов распространился приблизительно в тот момент, когда Антоний предложил senatus consultиш о диктатуре, т. е. когда распространялись и другие беспокойные слухи, передаваемые Цицероном.
43
Мне кажется вероятным, что декретам, изданным Антонием по этому поводу во второй половине апреля, предшествовали переговоры, которые должны были происходить в этот момент.
44
Cicero, А., XIV, 13, А., 1; письмо Антония, где последний упоминает о многочисленных occupationes, препятствующих ему видеть Цицерона.
46
Аппиан (В. С., III, 25) подтверждает отчасти указания, содержащиеся в псевдоречи Калена у Диона (XLVI, 24). Я принимаю версию Аппиана, по которой это сенатское постановление было издано в данный момент (т. е. немного спустя после сенатского постановления о диктатуре); мне кажется невозможным в действительности, хак хотели этого многие историки, чтобы существовала связь между слухами, распространившимися относительно гетов, и законом, который давал Галлию Антонию. Антоний тогда действовал бы против самого себя, потому что страх перед вторжением гетов в Македонию был бы прекрасным аргументом для противников закона о Галлиях. Как можно было вывести легионы из Македонии, если геты готовы были вторгнуться? Это произошло, следовательно, в тот момент, когда Антоний еще не думал о Галлии.