Антоний мог быть уверен, что они будут на его стороне. Правда, Рим был еще не вся империя, и недостаточно было быть господином столицы, чтобы иметь в своей власти и провинции. Но начинали распространяться слухи, способные устрашить консерваторов и ободрить Антония и его советников. Говорили, что провинциальные армии, возмущенные убийством Цезаря, готовы восстать.
Перемены в поведении Антония
15—30 апреля 44 г. до Р. X
Побуждаемый Фульвией, Луцием, своим собственным честолюбием и событиями, Антоний в середине апреля решился если не всецело и открыто изменить политику, то все же начать ряд маневров, внешне противоречивых, но объясняющихся очень просто, если предположить, что он задумал подражать Цезарю не в почти монархической диктатуре последних лет, а в его политике времен первого консульства и приобрести власть более полную и более прочную, чем обычная власть консула. Он, однако, обнаружил во всем своем поведении известную предусмотрительность, доказывавшую, что он не был столь же уверен в успехе, как его советники, и не смотрел на консервативную партию как на окончательно ниспровергнутую.
Первые шаги Антония
15—30 апреля 44 г. до Р. X
Первые признаки этой перемены консерваторы заметили между 15 и 20 апреля. Сперва это была речь, обращенная консулом к народу, в которой Цезарь изображался «величайшим гражданином»;[73] потом два странных документа, найденных, как говорили, ближе к 18 апреля в бумагах Цезаря. Один из этих документов предоставлял права гражданства сицилийцам, а другой возвращал Дейотару царства, ранее отнятые у него Цезарем. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что оба документа были подложными. Кого Антоний мог уверить, что Цезарь захотел возвратить Дейотару, верному другу Помпея, то, что сам отнял у него? Но для повторения того, что Цезарь сделал в свое первое консульство, нужно было много денег, и, чтобы добыть их,
Антоний наконец уступил домогательствам Фульвии и приказал секретарю Цезаря Фаберию подделать оба документа, получив взамен крупную сумму денег от сицилийцев и поверенных галатского царя. Последние, по-видимому, дали ему syngrapha, чек, как мы сказали бы теперь, в десять миллионов сестерциев на царское казначейство.[74] Обман, однако, был столь очевиден, что Цицерон вышел из себя, когда известие об этом дошло до него в Путеолы,[75] а в Риме сенаторы тотчас объявили, что бумаги Цезаря отныне будут разбираться не одним Антонием, но обоими консулами с комиссией и только начиная с 1 июня, когда сенат возобновит свои заседания и комиссия, таким образом, будет в состоянии осуществлять надзор ежедневно.[76] Во время же каникул к бумагам Цезаря прикасаться и вовсе запрещалось.
Приезд Октавия
15—30 апреля 44 г. до Р. X
Впечатление, произведенное этими новостями у Неаполитанского залива, где римляне проводили лето, было ослаблено прибытием Гая Октавия, приемного сына Цезаря, молодого человека, которому не было еще девятнадцати лет. Как только он узнал в Аполлонии о событиях мартовских ид, он в первое мгновение вознамерился было возмутить македонские легионы; потом, не осмелившись на это, он уехал в Италию. Он высадился в Лупиях (совр. Lecce), где узнал, что существует завещание Цезаря и что он объявлен его приемным сыном. Он тотчас отправился в Брундизий, откуда двинулся к Риму в сопровождении нескольких молодых друзей, которых Цезарь послал к нему в Аполлонию, в том числе Марка Випсания Агриппа и некоего Квинта Сальвидиена Руфа, обоих незнатного происхождения.[77] Все, естественно, с нетерпением ожидали увидеть наследника Цезаря и узнать, каковы будут его намерения. Становясь сыном Цезаря, он по традиции должен был преследовать убийц своего отца, а амнистия 17 марта запрещала ему это. Собирался ли молодой человек принять наследство и имя диктатора? Сознавал ли он, сколь тяжелы обязательства, возлагаемые на него амнистией? Октавий, приехав в Неаполь 18 апреля, имел разговор с Бальбом и объявил ему, что принимает наследство.[78] Он отправился в Путеолы повидаться со. своим тестем, Луцием Марцием Филиппом, и с Цицероном, которого некогда уже видел в Риме и с которым был очень любезен.[79] Он избегал говорить об амнистии или делал это так, чтобы никого не оскорбить. Но если молодой человек не произвел на Цицерона дурного впечатления, то свита, окружавшая Октавия во время его путешествия, произвела на него отталкивающее впечатление: это была банда ветеранов, колонистов и настоящих или вымышленных вольноотпущенников Цезаря, которые выражали недовольство Антонием, потому что он не отомстил за диктатора. Они побуждали Октавия к активном действиям и не пропускали случая называть его Цезарем, как будто это имя было уже предметом всеобщего обожания. В отличие от них Цицерон и его тесть называли его просто Октавием,[80] а тесть советовал ему даже не принимать слишком опасного наследства.[81]
73
Cicero, А., XIV, II, 1; XV, 20, 2. По поводу этой речи см.: Groebe, Арр. ad Drumann, G. R. I2, c. 417 сл.
76
Cicero, А., XVI, 16, II; Phil., II, XXXIX, 100; Dio, XLIV, 53. Я не решаюсь допустить вместе с Groebe (Арр. ad Drumann, G. R. I2, c. 423), что это постановление сената было издано уже в марте, поскольку в этом случае было бы невозможно объяснить, почему комиссия должна была начать функционировать с 1 июня. Объяснение облегчается, если допустить, что закон был утвержден сенатом в последних днях, предшествующих каникулам, что таким образом старались воспрепятствовать злоупотреблениям, очень легким во время сенатских вакаций (каникул). Мне казалось логичным отнести сенатское постановление к этому моменту и рассматривать его как реакцию против первых злоупотреблений Антония.
77
Nicol. Damasc., 17–18; Арр., В. С., Ill, IX, 11; Dio, XLV, 3; Velleius, II, 59. Утверждение, что Октавий якобы отклонил предложение македонских легионов встать во главе их мне кажется преувеличением, имеющим целью показать умеренность Октавия. Я нахожу-более вероятной версию Светония (Aug., 8), по которой Октавий не осмелился подстрекать легионы к мятежу: consilium ut praeceps immaturumque omisit.
81
Nicol. Damasc., 18, Sueton., Aug., 8; Арр., В. C., Ill, 13. Письма Цицерона доказывают, что Филипп был тогда в Путеолах, и можно заключить, что эти советы были даны Октавию там же, а не в Риме, как утверждают указанные авторы. В Риме Октавий нашел свою мать.