Первые переговоры между Антонием и Октавианом
Обуреваемый этими сомнениями, Антоний получил от Октавиана просьбу о встрече. Антонию нетрудно было бы понять причину свидания, даже если бы молодой человек ничего не сказал о ней. между Ни из чего не следует, что Антоний был склонен возвратить деньги Антонием Цезаря их законному наследнику, и было даже невероятно, чтобы и он серьезно считался с личностью, претензиями и происками молодого человека. Напротив, вероятно, что требования Октавиана вызвали в нем совершенно другую мысль: так как Цезарь назначил его и Децима Брута вторыми наследниками и так как Децим Брут не будет никогда в состоянии защитить свои права, то он должен постараться заставить Октавиана отказаться от его наследства и взять себе его часть.[133] Антоний думал напугать молодого человека, обойтись с ним несколько неучтиво и, когда Октавиан явился во дворец Помпея, начал с того, что заставил его долго ждать; потом наконец приняв его, едва позволил ему произнести несколько слов и грубо прервал, говоря, что он безумец, если в такие годы считает себя способным наследовать Цезарю. Затем Антоний вышел, не дав молодому человеку времени на ответ и оставив его сконфуженным и оскорбленным.[134] Антонию нужно было заняться более важными делами, чем просьбой этого юноши. Дни проходили, наступил конец мая. Антонию наконец удалось привлечь на свою сторону Долабеллу, дав ему значительную сумму, взятую в государственном казначействе, и пообещав добиться продолжения его проконсульства. Хотя все думали, что он заявит свою просьбу сенату 1 июня, он не мог еще выбрать момент, в который нужно было начать решительные действия. В последних числах мая он получил письмо от Брута и Кассия, которые спрашивали его, с какой целью он набрал столько ветеранов; они утверждали, что предлог обеспечить обещанные Цезарем вознаграждения не имел значения, ибо никто из консерваторов не думает их отнимать.[135] Антоний хотел тогда успокоить их и через Гирция и Бальба сообщил им, что после первых заседаний сената он предоставит им провинции, на которые они имели право, но эти провинции не были им названы.[136] В общем, он не решался вступить в открытую войну с убийцами Цезаря, ещё страшась могущества консервативной партии. Однако Цицерон писал Аттику, что, к несчастью, консервативная партия не была уже более тем, чем она была пять лет тому назад, когда с такой смелостью объявила войну Цезарю![137]
Последние дни мая
Оратор лучше консула понимал положение дел. Присутствие ветеранов и тревожные слухи испугали тех, кто оставался. Гирций, вернувшийся в Рим, снова уехал из него и отправился в Тускул,[138]чтобы написать там, по совету Бальба, продолжение комментариев Цезаря.[139]Говорили, что на заседании 1 июня не будут присутствовать и избранные на следующий год консулы.[140] Все это вовсе не могло побудить вернуться в Рим тех, кто уже уехал из него; и с разных сторон Цицерону советовали не возвращаться в столицу. Он, однако, упорствовал, поехал в Арпин, а оттуда после 25-го числа — в Тускул и написал Аттику, что хочет, во всяком случае, отдать себе полный отчет в происходящем;[141] но в Тускуле он нашел Гирция, заклинавшего его не ехать далее.[142] Брут и Кассий в эти последние дни мая также были в большой нерешительности ввиду противоречивых слухов. Им то говорили, что Антоний заставит утвердить за ними их провинции, то, что он расставляет им сети; они просили совета у всех, вызвали из Рима Сервилию, писали и заставляли писать друзьям, Цицерону и Аттику, чтобы те приехали в Ланувий поговорить с ними;[143] наконец, решились попросить Аттика взять на себя инициативу займа у богатых римских всадников, чтобы доставить Бруту и Кассию деньги — нерв войны. Друг Брута, Гай Флавий, отправился в Рим вести переговоры с главой финансистов.[144] Кассий, кроме того, писал письмо за письмом к Цицерону,[145] прося его похлопотать за них у Гирция и Пансы, двух консулов следующего года. Цицерон, не знавший, что посоветовать, предполагал быть в Ланувии 29 или 30 мая,[146] хотя боялся дать повод к разговорам своими приездами и отъездами.[147] Аттик также согласился приехать туда,[148] но заранее отказался взять на себя инициативу займа у римских всадников.[149] Он не хотел, возможно, слишком компрометировать себя; может быть, он также отчаялся в удаче предприятия, ибо люди, обладающие деньгами, всегда желая поддержания общественного порядка, не любят, однако, тратить на это деньги. Когда, вероятно, 30 мая, Аттик и Цицерон встретились в Ланувии с Брутом и Кассием, они после долгой беседы должны были признаться, что Антоний отныне был господином положения и мог причинить им вред, какой только хотел.[150]
134
Рассказ о свидании, находящийся у Ал пиана (В. С., III, 14 сл.), извлечен, по мнению Зольтау (Suppi. zu Philologus, VII, с. 604 сл.), из мемуаров Августа и, следовательно, правдив; опускаются только унизительные подробности. Всю правду надо искать у Веллея (II, LX, 30) и у Николая Дамасского (28), где он упоминает о первом свидании Антония и Октавиана, рассказ о котором был помещен в предшествующем тексте, теперь потерянном, и в котором Антоний вел себя грубо с Октавианом. Конечно, об этом первом свидании говорит и Веллей. Плутарх (Anton., 16) передает вкратце суть беседы между Антонием и Октавианом, которая кажется очень вероятной.
137
Ibid., 3, I: пес causa eadem est пес simile tempus. Causa обозначает здесь «политическую партию», как у Cicero (А., XV, 6, I: causae… amicissimus; и А., VII, 3, 5: causam solum ilia causa non ha bet).
138
Ibid., 6, 2; XV, 5, 2: я принимаю для этого текста удачную поправку: qui quidem se afuturum.
144
Cornelius Nepos, Att., 8. Что переговоры происходили в этот момент — мое предположение. Факт, что третье лицо, К. Флавий, отправляется к Аттику, наводит на мысль, что Брут и Кассий не были в Риме. Может быть, намек на отказ Аттика встречается у Цицерона (XV, 4, 5, — письмо, написанное в эту эпоху и, конечно, являющееся началом записки, оказавшейся ошибочно присоединенной к предшествующему): quam vellem Б rut о studium tuum navare potuisses! Буассье (Ciceron et ses amis, Paris, 1902, c. 158) помещает эти переговоры позднее, когда Брут был в Македонии. Но мне кажется маловероятным, чтобы он прибегал к помощи Аттика в то время, когда в качестве проконсула мог грабить провинцию или просить денег у сената.
148
Ibid., 20, 2: свидание в Ланувии — это, конечно, то, о котором он упоминает, и к нему же относится начало письма Цицерона (А., XV, 8, 1: post tuum discessum).
150
Cicero, A., XV, 20, 2: Lanuvii… vidi nostros tantum spei habere ad vivendum, quantum accipissent ab Antonio.