Консерваторы настраивают Октавиана против Антония
июнь 44 г. до Р. X
В этой неизвестности был еще один, но очень слабый луч надежды! Некоторые начинали спрашивать себя, нельзя ли внести рознь в партию Цезаря, настраивая Октавиана против Антония, Октавиан продолжал свою кампанию против Антония, произнося повсюду речи, стараясь показать народу, что ему не следует доверяться, потому что поведение Антония в последние месяцы было очень противоречиво; Октавиан упрекал Антония в том, что до сих пор он тайно благоприятствовал консерваторам и убийцам Цезаря, тогда как теперь он осмеливается стать во главе цезарианской партии.
Однако, будучи в родстве с наиболее знатными римскими фамилиями, Октавиан каждый вечер, после того как весь день ораторствовал, возвращался в свою аристократическую среду, находил у себя друзей своего семейства, которые одновременно были и друзьями заговорщиков. А последние делали ему особенно выгодные предложения: Антоний действительно был опасным противником, всем выгодно погубить его; если бы Октавиан хотел довериться консерваторам и заговорщикам, то он нашел бы среди них верных и честных помощников против общего врага. Между этими подстрекателями самым ревностным был Гай Клавдий Марцелл, непримиримый аристократ, который во время своего консульства в 50 году вызвал междоусобную войну и который был или должен был сделаться шурином Октавиана, женившись на его сестре Октавии.[193]Марцелл рассчитывал, что молодой человек охотно прислушается к его советам.[194] Между тем, хотя Антонию наскучили эти интриги, срок для обнародования законов истек; во второй половине июня были одобрены аграрный и прочие законы — без оппозиции, а следовательно, и без насилия. Комиссия была организована таким образом: Марк Антоний, Луций Антоний, Гай Антоний и Долабелла составляли в ней большинство, имея своими товарищами Нукула, Цезенния Лентона и седьмое лицо, имя которого нам неизвестно.[195]Могущественное орудие власти и прибыли находилось теперь в руках фамилии Антония.
Колебания Цицерона
Благодаря утверждению этих законов Антоний получил большое преимущество над Октавианом и партией заговорщиков, которая с этих пор стала распадаться. Общее впечатление после утверждения законов было таково, что Антоний является господином положения, что Октавиана можно рассматривать только как безвредного бунтовщика, что никто не может теперь улучшить положение дел.
Цицерон, получив от Долабеллы свое поручение, мог уехать. Но его охватили сомнения.[196] Он готов был уехать, но его удерживала забота о своей славе, страх потерять удобный случай к какому-нибудь великолепному действию, аналогичному подавлению заговора Катилины, беспокоили угрызения совести и некоторый стыд. Не будет ли его отъезд рассматриваться как бегство? Он стремился узнать мнения разных лиц, тщательно анализировал положение вещей и спрашивал себя, может ли он вернуться к 1 января, когда Антоний уже не будет консулом и сенат будет в состоянии свободно высказаться.[197] Его удерживали и его частные дела, страшно запутанные.[198]Немного раньше он послал своего верного Тирона попытаться распутать счета Эрота[199] и просил Аттика помочь ему выйти из этого затруднения, хотя не смел просить у него денежной ссуды. Аттик был богат, но ведь сколько лиц обращалось к нему! Только он мог оплатить Бруту большую часть его издержек на аполлоновские игры.[200]Правда, что такие расходы и такое великодушие получили в этот раз блестящее вознаграждение: сенаторская комиссия, назначенная для разбора бумаг Цезаря, к концу июля, в тот момент, когда Аттик пришел уже в отчаяние, объявила его притязание основательным и приказала Гнею Планку не трогать территории Буфрота.[201]Аттик этой приятной неожиданностью был обязан вмешательству Марка Антония, о котором так плохо он отзывался в своих письмах в начале месяца. Более безрассудный и дерзкий, Луций предложил было разделить между бедняками обширные эпирские домены богатого всадника; но Марк был благоразумнее: он с успехом продолжал объединять вокруг себя прежних цезарианцев и повсюду приобретал друзей с помощью уступок и обещаний. Он старался успокоить консерваторов и помешать слишком горячим умам толкнуть Децима на решительный поступок.
193
Это следует из того, что их сын Марцелл родился в 43 году. 20 декабря, когда Цицерон произносил третью филиппику, брак уже был совершен. См.: Cicero, Phil., Ill, 6, 17.
194
См.: Cicero, А., XV, 12, 2. Я следую чтению: Si praecipit nostro et nostris, т. е. si praecipit deditum esse nostro Bruto, nostris heroibus. Это чтение, однако, не достоверно. Во всяком случае, указания на советы, дававшиеся Марцеляом и другими Октавиану, очень важны, потому что указывают на истоки интриги, заставившей Октавиана к концу года встать на сторону консервативной партии. См.: Nicol. Damasc., 28.
201
Cicero, A., XV, 18; A., XV, 14. Это письмо, как показал Gruber (Q. С., с. 31), находится не на своем месте и было написано 26 или 27 июля. Оно помогает нам определить дату решения.