Читать онлайн "Величие и падение Рима. Том 3. От Цезаря до Августа" - Ферреро Гульельмо - RuLit

Отношения Антония и Октавиана

Цицерон поехал в Помпеи. В Риме тем временем закончились　Ludi Apollinares. По словам консерваторов, они имели большой успех;　друзья Антония и противники заговорщиков, напротив, утверждали, что публика была холодна.[220] Теперь о судьбе республики судили по успеху актера! Но на этот раз друзья Брута были, конечно, правы, потому что в цирке и в театре римский народ был далек от партий и аплодировал всем зрелищам, которые ему нравились. Октавиан употребил все силы, чтобы устроить блестящие игры в честь победы Цезаря, стараясь, чтобы в честь сына Цезаря прошли большие демонстрации, которые привели бы в бешенство Антония. Последний, однако, не оставался бездеятельным: он без отдыха работал, пытаясь снова организовать старую партию Цезаря раньше, чем будет предложен закон о Галлии. Он оказывал знаки расположения, сорил деньгами, готовил все новые решения Цезаря. Он ввел в сенат «хароновских» сенаторов, как называл их народ, т. е. темных личностей, находившихся от него в зависимости, и центурионов Цезаря, о назначении которых он, по его словам, узнал из бумаг диктатора.[221] Таким образом, он не только собрал вокруг себя способных цезарианцев незнатного происхождения, но и привлек к себе некоторых более знатных цезарианцев и даже нескольких консерваторов, например Луция Тремеллия, который в 47 году в качестве народного трибуна так энергично боролся с революцией Долабеллы. Времена были тяжелые, и Тремеллий, подобно другим, нуждался в деньгах; он решил встать на сторону Антония, так же как и бывший эдил Луций Варий Котила.[222]Антоний попытался, кроме того, подкупить племянника Цицерона[223]и даже, кажется, самого Пизона, тестя Цезаря.[224] Он, может быть, тогда же вошел в сношения с Лепидом, чтобы принять участие в проекте обручения одного из сыновей Лепида с одной из своих дочерей, несмотря на их ранний возраст;[225] и, наконец, он старался, как только мог, поддерживать хорошие отношения с консерваторами. Своим декретом о буфротских делах он так расположил к себе Аттика, что богатый финансист ездил специально к нему в Тибур выразить свою благодарность.[226] Тем временем Луций Антоний занимался приведением в исполнение аграрного закона; он приказал измерить общественные земли, старался покупать по более или менее высокой цене земли частных лиц, в зависимости от того, кому они принадлежали — друзьям или врагам. Скоро вокруг него появилось столько льстецов, что кто-то предложил воздвигнуть ему при участии всех тридцати трибов конный памятник на форуме.[227] Могущество Антония, опиравшееся на такое количество интересов, казалось непоколебимым как скала, и все усилия Октавиана, по-видимому, были обречены на неудачу. Однако Октавиан пользовался большими симпатиями среди ветеранов, простого народа, самих друзей консула и всей народной партии, восстановленной Антонием. Цезарианский фанатизм так возрос, что одного имени Цезаря было бы достаточно, чтобы вызвать к нему любовь, даже если бы он и не обладал способностью располагать к себе людей. Цезарианцы все сожалели о раздорах, возникших между ними и консулом; находили даже, что Антоний слишком суров.　

Можно ли было не дать места в цезарианской партии сыну Цезаря, чье присутствие было значительным источником силы?[228]

Отъезд Цицерона

июль 44 г. до Р. X

Как бы то ни было, политическое спокойствие оставалось ненарушенным, и когда 17 июля[229] Цицерон покинул свою помпейскую виллу, чтобы окончательно двинуться в путь, он мог избавиться от угрызений совести и убедить себя, что» это не побег.　

Он уезжал, когда все успокоилось; он возвратится к 1 января, когда волнения, вероятно, возобновятся.[230] Однако по пути Цицерон еще раз изменил свой план — он поедет не сухим путем, а морем, на трех небольших десятивесельных судах, нанятых им в Помпеях;[231]когда он приедет в Регий, он увидит, нужно ли ему садиться на большой купеческий корабль и плыть прямо к Патрам или следовать вдоль берега на своих маленьких судах до тарентииской Левкопетры[232] и уже оттуда ехать прямо на Коркиру.[233] Он, однако, не был вполне удовлетворен своим решением, вернее, даже недоволен им, не зная определенно, хорошо или дурно он поступает, и увозил с собой свои тяжелые денежные хлопоты. Свои счета он ликвидировал перед отъездом с помощью Аттика, но в активе находились не очень верные долговые обязательства Долабеллы, которые последний уступил Цицерону вместо наличных денег в уплату приданого Туллии. Он очень боялся, как бы после его отъезда не нарушилось так непрочно установленное равновесие, и хотел всецело доверить заботу о своих делах Аттику; богатому Бальбу он также поручил следить за своей кредитоспособностью и репутацией.[234] Но в общем в конце концов, добровольно или против воли, он уехал, а вскоре после его отъезда в третью июльскую декаду в Риме давали игры в честь победы Цезаря после сильной ссоры между Антонием и Октавианом. Последний хотел принести в театр золотое кресло Цезаря, некоторые трибуны под влиянием Антония воспрепятствовали этому; Октавиан обратился к консулу, который не только одобрил трибунов, но даже пригрозил Октавиану посадить его в тюрьму, если он не успокоится.[235] Тем не менее народ и ветераны, сожалевшие об этих скандалах, устроили молодому человеку шумные овации во время игр, продолжавшихся три или четыре дня.[236] Случилось, что вечером последнего дня в небе появилась большая комета, и Октавиан, чтобы еще более усилить то религиозное обожание, которое римский народ имел к Цезарю, утверждал, что это была душа Цезаря, вознесшаяся на небо и занявшая свое место между богами. В храме Венеры он поставил статую Цезаря, имевшего над головой золотую комету.[237]