VII. Аукцион ветеранов
Lex iudiciaria и lex de vi et majestate. — Экономический и моральный кризис Италии. — Скандалы в заседании сената 1 сентября 44 года. — Вымышленные покушения Октавиана на Антония. — Отъезд Антония в Брундизий. — Отъезд Октавиана в Кампанию. — Антоний и македонские легионы. — Октавиан домогается свидания с Цицероном.
Положение в Риме
Когда Цицерон приехал в Рим, Антоний уже объявил два других закона — lex de tertia decuria и lex de vi et majestate — и отдал приказ четырем македонским легионам — второму, четвертому, тридцать пятому и марсову — переправиться через Адриатическое море. Таким образом, с присоединением сюда легиона «Жаворонка», у Антония под руками в Италии образовалась значительная сила на случай, если бы Децим после своего возвращения из-за Альп отказался признать закон. Напротив, он не сделал никакого предложения по поводу амнистии, т. е. постоянно заигрывал с народом и цезарианцами, не затрагивая этого вопроса, казавшегося ему слишком опасным. Консерваторы, так же как и он, очень боялись этого. Первым из предложенных законов он льстил солдатам, разрушая аристократическую реформу судов, произведенную Цезарем в 46 году: впредь не одни только сенаторы и всадники, т. е. граждане высших классов, но также центурионы, низшие офицеры армии, должны быть внесены безотносительно к их цензу в список граждан, из которых по жребию выбирались для quaestiones судьи (которых теперь мы называем присяжными).
Второй из законов постановлял, что всякий гражданин, обвиняемый в majestas или vis (под этими двумя именами подразумевались все преступления против общественного порядка), имел jus ргоvocationis к комициям, уничтоженное Суллой и Цезарем.[261] Этим законом Антоний осуждал казнь Герофила и убийства 47 года, делая почти невозможным быстрое подавление восстаний. Наконец, чтобы в целях безопасности еще раз удовлетворить народ, хотя, с известной точки зрения, этот шаг был очень смелым, Антоний хотел предложить сенату на следующий день, 1 сентября, прибавить к погребальным почестям, воздаваемым Цезарю ежегодно его фамилией, общественные молебствия, подобные молебствиям, обращенным к богам; иными словами, он предлагал обожествление Цезаря и придание ему божественного сана.[262] Ненависть римлян к восточным суевериям за два месяца принесла большие успехи. От первых наивных приношений со стороны невежественной черни на алтарь Герофила в течение одного месяца перешли к декламациям Октавиана по поводу кометы и души диктатора, к концу же второго месяца хотели официально ввести культ Цезаря.
Затруднительное положение Антония
Народная партия снова казалась победоносной, а ее победа даже более блестящей, чем победа 59 года. Однако Антоний умел подражать Цезарю в той стремительности, с которой его учитель использовал свою победу, до конца не давая неприятелю ни минуты покоя. Он действовал до сих пор с большой осмотрительностью: колебался, вывертывался, возвращался назад; он принимал бесконечные предосторожности для защиты своей жизни;[263]малейшая оппозиция беспокоила его; усталость, волнения, пьянство сделали его более раздражительным, чем обыкновенно.[264]Но дело было не только в том, что эти два человека были разные, но и в том, что обстановка также изменилась со времени первого консульства Цезаря, и не в пользу его подражателя. В эпоху первого консульства Цезаря воспоминания о междоусобной войне Суллы и Мария были уже далеко; заговор Катилины, опасность которого, впрочем, была сильно преувеличена, был побежден; победы Лукулла и Помпея на Востоке были у всех в памяти; богатство нации быстро росло, оживлялась интеллектуальная деятельность. Привычка постоянно жаловаться не мешала верить в будущее, большую катастрофу люди считали невозможной, и их не очень тревожили настоящие трудности, долги, административные беспорядки, политическая нечистоплотность. Свершенная Цезарем революция была принята пассивно, вернее, даже вызывала недоумение у буржуазии, которая так сильно повлияла на социальную жизнь Италии.??
Консервативная партия
сентябрь 44 г. до Р. X
Теперь положение было совершенно иное. Все классы и все партии??испытали столько горьких обольщений, перенесли столько лишений, что богатые и бедные, консерваторы и люди народной партии одинаково устали, почувствовали отвращение и недоверие. Социальная и политическая жизнь Италии была совершенно дезорганизована. Хотя вся Италия более чем когда-либо была пропитана консервативным духом, боязнью революций, ненавистью к демагогии, любовью к порядку, все же не было более истинной консервативной партии, а высшие классы тонули в грубом эгоизме, который Аттик выразил в письме к Цицерону следующим образом: «Если республика погибла, то спасем по крайней мере наше имущество».[265] Но разве с таким подходом не рисковали потерять сразу й республику, и имущество? Никто из молодых людей не осмеливался более ринуться в борьбу с революцией. Молодое поколение не приходило на помощь к старым борцам, число которых уменьшилось, их было недостаточно, чтобы защитить интересы богатых классов. Только немногие, более смелые и энергичные граждане, думали о самозащите, и, хотя это кажется парадоксальным, придуманные этими индивидуалистами при общей дезорганизации их партии проекты часто славились безумной смелостью. Бели Кассий хотел отправиться на завоевание Востока один на нескольких кораблях, то в это же время другой человек, имени которого мы не знаем, замышлял в согласии с несколькими менее беспечными консерваторами нечто гораздо более смелое и трудное, а именно: поднять во что бы то ни стало македонские легионы против их генерала, обвиняя Антония в том, что он был слишком нерадивым и недостаточно верным другом Цезаря. С подобным обвинением обращались не только к друзьям консерваторов, которых было много в числе офицеров этих легионов, но и к самому Октавиану и к его еще более многочисленным друзьям. Первые попытки поссорить Октавиана и Антония не имели успеха, потому что вмешались ветераны, но и Марцелл, и другие знатные друзья его семейства убеждали Октавиана, что, несмотря на примирение, он не должен верить Антонию, а напротив, должен помочь им посеять рознь между войсками слишком дерзкого консула.