Ответ Антония Гирцию и Октавиану
Антоний, угадывая причины этой умеренности, воспользовался случаем еще раз предстать перед солдатами Гирция и Октавиана истинным и единственным мстителем за Цезаря. Он отвечал им в дошедшем до нас письме, наполненном угрозами и оскорблениями, в котором, если оно действительно написано им, Антоний предстает как человек, обладающий замечательным литературным талантом. Он представлял в этом письме убийство Требония как прекрасный подвиг, объявлял, что, желая преследовать всех убийц Цезаря, до конца останется верен Долабелле; упрекал Гирция и Октавиана в измене цезарианскому делу и в том, что они сражаются в защиту дела убийц и партии, желавшей лишить ветеранов их вознаграждения; объявлял, что готов выпустить из Му- тины солдат, если они пожелают выдать ему Децима; утверждал, что Лепид и Планк согласны с ним; говорил, что готов принять послов, ибо он всегда склонен к заключению мира, но прибавлял, что не думает, что они придут. Получив этот дерзкий ответ, Гирций и Октавиан удовольствовались тем, что послали письмо в Рим, куда оно прибыло 18 или 19 марта, когда часть предвидений Антония уже оправдалась. Посольство было отменено, вероятно, в промежуток от 10 до 14 марта. Друзья Антония слишком поторопились выказать свою радость. Цицерон и другие поняли, что они были обмануты;[439] в Риме говорили уже об измене, и на ближайшем заседании сената Цицерон произнес двенадцатую филиппику, где признавался в своей ошибке. Сенат уничтожил свое предыдущее решение. Однако с приближением лета из провинций стали приходить более многочисленные письма, и Панса, не имея более предлога для отсрочки, должен был назначить свой отъезд на 19 марта. Однако даже в этот день перед отъездом он председательствовал в заседании сената, где были прочитаны письма Корнифиция, жаловавшегося на затруднения, причиненные ему присланными Кальвизием легатами. Сенат постановил, чтобы правитель Нумидии Т. Секстий предоставил в распоряжение Корнифиция один легион для восстановления порядка и чтобы два других легиона он послал в Италию для мутинской войны. Но когда кто-то предложил наказать мнимых легатов Кальвизия, Панса воспротивился этому.[440] Потом он стал во главе четырех новых легионов и, чтобы избежать встречи с Вентидием, двинулся по Кассиевой дороге, которая через Фезулы (совр. Ffesole) и Апеннины выходила на Аппиеву дорогу ниже Бононии. С тремя легионами Октавиана и четырьмя легионами Децима всего было четырнадцать легионов, или вновь набранных, или призванных опять под знамена в течение нескольких месяцев. Тридцать шесть легионов, оставленных Цезарем, превратились в пятьдесят в Италии, которая уже так давно не поставляла солдат. По-видимому, снова возродился воинственный дух италийского населения. Пример разбогатевших солдат Цезаря, заразительное безумие химерических надежд и нищета толкали к ремеслу солдата многих ремесленников, не находивших более работы ни в Риме, ни в других городах, многих сыновей колонистов, оставленных в тяжкой бедности своими отцами, а также многих задолжавших и пришедших в отчаяние рабочих. В атмосфере политического соперничества членов римской олигархии в этот критический момент только солдаты находили средства к жизни. Однако никто не знал, как удовлетворить военные издержки, так быстро возросшие; трудно было найти даже оружие для такого количества солдат. Таким образом, в лагере Антония новобранцы из Цизальпинской Галлии были безоружны; Антоний даже думал мгновенно приказать доставить оружие из Деметриады,[441] а в Риме Панса должен был собирать оружейных мастеров со всех сторон.[442]
Тринадцатая филиппика
Но положение оставалось все еще неопределенным. 20 марта претор Авл Корнут в отсутствие консулов прочитал письма Лепида и Планка, выражавших сенату свое сильное желание заключить мир. Особенно благоразумен был Планк, он поручил К. Фурнию, привезшему письма, выразить самые горячие заверения в их преданности конституции.[443] Все знали, что Лепид и Планк были расположены к Антонию, но и тот, и другой старались обмануть обе партии так, чтобы не компрометировать себя связью ни с одной, ни с другой. Лепид сделал даже лучше: он призвал под оружие десятый и шестой легионы, которые Цезарь разместил в Нарбоне и Арелате, и образовал еще третий, мы не знаем из каких солдат.[444]. Он также послал к Мутине подкрепление, дав офицеру Марку Юнию Силану, сыну Сервилии и, следовательно, своему зятю, очень двусмысленные приказания, так что можно было утверждать, что он послал это подкрепление против Антония.[445]Раздраженный этими письмами, в каждой строке которых была видна боязнь не быть скомпрометированными, Цицерон, думая, что они лишат мужества и так уже нерешительный сенат, произнес свою тринадцатую филиппику, этот chef-d’oeuvre бурного и страстного красноречия. У него была цель — побудить сенаторов к войне и добиться декретирования почестей для Секста Помпея.