И он оканчивает эклогу прекрасным описанием мирного деревенского вечера:
Но для Октавиана почитание вергилиевых пастухов было слабым утешением наряду с недовольством в Риме, порожденным этими уступками. Бывшие ветераны, имевшие и ранее к нему мало уважения, теперь жаловались на обиды, организовывали дерзкие демонстрации и дошли даже до того, что убили офицеров, осмелившихся обратиться к ним с претензиями.[711] Чтобы успокоить солдат, Октавиан, не осмелившийся наказать убийц офицеров, по-видимому, позволил увеличить число городов, на территории которых должны были быть основаны колонии; он постановил, кроме того, что нельзя отнимать наделы у родственников ветеранов,[712] и, чтобы скорее заплатить солдатам, он, по его словам, взял в долг, а в действительности просто присвоил себе суммы, предназначенные для хранения храмов Италии как священных сокровищ.[713]
Антоний на Востоке
Таким образом, в начале 41 года Октавиан, по-видимому, находился в безвыходном положении. Одна опасность следовала за другой. Он должен был либо удовлетворить дикие аппетиты безжалостных ветеранов, сильно раздражая тем зажиточные классы, либо вызвать гнев ветеранов, т. е. не мог привлечь к себе ничьей симпатии, если бы попытался отделаться полумерами. Тем временем Антоний привел армию в Грецию и оставался там до начала весны; потом, думая, что не нуждается в больших военных силах для своей миссии, он назначил Луция Марция Цензорина правителем Греции и Македонии[714] и отправился на Восток, однако не для того, чтобы проводить свое время в необузданном распутстве, как утверждают многие современные историки, слишком слепо следуя поверхностным рассказам древних. Сразу же по прибытии в Вифинию он оказался осажденным бесконечным количеством депутатов их всех городов и государств Востока, явившихся или с оправданиями, или с просьбами о вознаграждении за свою верность, или с жалобами на какую-нибудь нанесенную обиду; он должен был углубиться в непроходимый лабиринт династических интриг, муниципальных соперничеств и политических котерий Востока, покровительствуя одним и преследуя других, чтобы создать свою политическую партию, восстановить порядок и отовсюду получить деньги.[715] Но в этой восточной политике, утомлявшей Рим уже два столетия, он не подражал ни простой и деятельной суровости первых проконсулов и послов, направлявшихся ко дворам Азии, ни ясности взглядов и энергии Суллы, ни поспешности и храбрости Лукулла, ни внешнему достоинству Помпея, ни тем более ловкости, уверенности и быстроте реакции Цезаря. После окончательной победы при Филиппах к старому помощнику Цезаря вернулась его прежняя неуравновешенная, непоследовательная и сластолюбивая натура человека интеллигентного, но нерешительного, который быстро понимал положение дел и быстро принимал решения, но который также был склонен к преувеличениям, забывчивости и легко ошибался. На Востоке Антоний окунулся в удовольствия и в различные предприятия; поспешные решения также поспешно отменялись. Он позволял обманывать себя многочисленным интриганам, мужчинам и женщинам, используя личное расположение в политических актах и часто подчиняя политический интерес капризам своего странного темперамента. Дисциплина власти существует не только для того, кто повинуется, но и для того, кто повелевает: она состоит в обязанности воздерживаться от поступков, невинных сами по себе, но уменьшающих престиж того, кто начальствует над другими. Древние римляне превосходно знали это, но наш аристократ, любивший удовольствия и постоянно живший среди революций, не замедлил пренебречь этой дисциплиной теперь, когда он, подобно Александру, сделался верховным властителем Востока. Он не старался вызывать уважение окружающих или, вознаграждая покорность, наказывать неповиновение. Он хотел, чтобы его окружали не послушные и покорные слуги, а веселые товарищи, которых любил поддерживать в их забавах, позволяя им в обращении с собой полную свободу, как если бы они были равны ему. Восточные жители еще не видали такого толерантного проконсула и не замедлили воспользоваться этим для своей выгоды: толпа туземных интриганов и авантюристов окружила его и приобрела его расположение.[716]
711
Факты, рассказанные Аппианом (В. С., V, 15–17), становятся для нас понятны после более короткого рассказа Диона (XLVIII, 9). См. также: Sueton., Aug., ХШ: neque veteranorum neque possessorum gratian tenuit.
714
Plut., Ant., 23–24. Ценэорин был правителем не только Греции, как говорит Плутарх, но и Македонии (см.: С. I. L., I, р. 461).