«Энеида» Вергилия
Пуританизм, волна которого возрастала, нес в себе много разнообразных элементов: элементы злобы и зависти и элементы благородных и спасительных чувств, как-то: уважение к традиции, являющееся для народа тем же, чем семейное чувство для индивидуума; элементарное чувство добра и зла, врожденное всякому здоровому духу, не ослепленному страстью или выгодой, и, наконец, искреннее предубеждение против социальной распущенности как неизбежного результата безграничного эгоизма и грубой силы. Этим объясняется то, что у пуританского движения были искренние и горячие защитники даже среди привилегированной олигархии, на которую было направлено движение, и что одним из них был Тиберий, пасынок Августа. Рожденный в знатной фамилии и воспитанный Ливией, римской патрицианкой старого закала, он при соприкосновении с этим общим движением умов проникся уважением к древней римской знати и старался подражать всем доблестям, которые правильно или ошибочно ей приписывали. Понятно поэтому, что великий поэт, подобный Вергилию, почерпнул в этом потоке идей и чувств сюжет великой поэмы. Поклонник греческой литературы, но непреодолимо увлеченный господствующими предубеждениями общественного настроения, Вергилий задумал дать Италии великую национальную поэму, которая одновременно должна быть «Илиадой» и «Одиссеей» латинян и поэмой их морального и религиозного возрождения; соединить в содержании и в форме все, что было наиболее чистого в греческом гении, народные верования и философские доктрины, религию и войну, искусство и мораль, традиционный дух и империалистическое чувство. Но для выполнения этого огромного плана нужно было могущественное усилие воображения и гигантская работа. Август из Испании часто спрашивал у Вергилия известий об его поэме, шутливо требуя присылки ему каких-нибудь отрывков. Вергилий неизменно отвечал, что он ничего еще не окончил, что было бы достойно быть им прочитанным, что он по временам чувствует себя устрашенным величием предпринятой задачи, ибо она, кажется, растет по мере того, как он двигается вперед.[166] Это были, однако, только временное уныние и проходящая усталость; ибо слабый поэт обладал упорством, которого не хватало непостоянному Горацию, и скоро с новыми силами возвращался к своей гигантской задаче, между тем как Гораций пропускал месяцы, чтобы окончить какое-нибудь стихотворение в тридцать или сорок стихов.
Легенда об Энее
Уже несколько столетий, с того времени как Рим и Восток стали об Энее иметь более частые соприкосновения, греческие ученые старались привязать к легенде троянского цикла об Энее и его путешествиях после падения Трои наиболее знаменитые легенды Лация, особенно легенды об основании Рима, чтобы установить род мифического родства между латинянами и греками. Принятая римским сенатом, который неоднократно пользовался ею для своей восточной политики, легенда об Энее постепенно разветвилась; многие знатные римские фамилии, в том числе gens Iulia, относили свое происхождение к легендарным спутникам Энея; основная легенда и вышедшие из нее второстепенные так прочно вошли в мифическую традицию доисторического Рима, что никто не осмеливался более касаться их. Тит Ливий сам дает понять в своем предисловии, что он считает эти легенды баснями, но объявляет, что намерен их рассказать без критики из почтения к их древности. И действительно, он начинает свою историю рассказом о прибытии Энея в Италию, о его союзе с Латином, браке с его дочерью, основании Лавиния и о войне, начатой царем рутулов Турном и царем этрусков Мезентием; он перечисляет затем длинное потомство Энея, города и колонии, основанные его сыном, его внуками и потомками вплоть до Ромула и Рэма. Легко поэтому понять, почему Вергилий выбрал своим сюжетом эту легенду.