Благочестивый Эней
Таким образом, Эней даже посреди величайших опасностей заботится только о том, чтобы знать таинственную волю богов и соблюдать как в самых печальных, так и в самых радостных случаях религиозные обряды, которые он приносит новой нации. Он беспрестанно вопрошает оракулов, подслушивает шорох листьев и внимательно следит за полетом птиц и светилами; он никогда не перестает всматриваться в неизмеримую окружающую его тайну через узкие окна авгурского знания. Посреди пожара Трои он думает о спасении вечного огня Весты, который будет вечно гореть в маленькой долине, расположенной у подошвы Палатина и Капитолия; в самый момент выхода своего из Трои вместе с отцом он, после того как сражался всю ночь, вспоминает, что, запятнанный кровью, он не может коснуться пенатов, и просит отца взять их; с утра до вечера, во всех опасностях, во всех обстоятельствах, печальных или радостных, он всегда молится, молится беспрестанно, с опасностью наскучить если не богам, то, по крайней мере, читателям. Но поэт таким образом имел удобный случай описать подробно, с археологической и богословской точностью, все церемонии латинского ритуала, даже те, которые уже давно вышли из употребления. Наконец, повинуясь богам, Эней не колебался отправиться по пути, начертанному народными легендами, и спуститься в преисподнюю, одновременно наполненную мифологическими чудовищами и озаренную пифагорейской философией, чтобы отыскать там не существующую на земле справедливость и узнать будущее. Старая италийская легенда, осмеянная Лукрецием, помещала ворота в преисподнюю в гроте Авернского озера возле Неаполя. Вергилий, хотя был учеником Сирона, принимает эту поэтическую легенду, таким образом почти совершенно отрываясь от эпикуризма, который исповедовал в ранней юности, и заставляет Энея войти в ад в сопровождении кумской сивиллы через эти ворота. Земля стонет, горы колеблются, собаки воют, и Эней по своей подземной дороге, как в лесу в безлунную ночь, приходит к преддверию ада, где в ветвях огромного ветвистого вяза обитают сны и где латинские олицетворения зла находятся рядом с чудовищами греческой легенды: Угрызения совести рядом с кентаврами, бледные Болезни и печальная Старость рядом с химерой и Горгонами; Страх, Голод, Бедность рядом с Лернейской гидрой и гарпиями. Перейдя порог ада, Эней приходит к одному из популярнейших лиц античной мифологии — Харону, грубому перевозчику через Стикс, который перевозит на ту сторону только тех, кто погребен. Сивилла дает перевозчику необходимые объяснения; потом Эней, перевезенный через Стикс, оказывается перед судьей Ми носом и видит вокруг него первых обитателей ада: жертвы случая, люди, жизнь которых была разбита не по их вине, а по несчастным обстоятельствам; тех, кто умер еще в детстве; воинов, убитых в сражениях; самоубийц; невинно осужденных на смерть и казненных. Они находятся там ни в печальном, ни в радостном положении; они избавлены от мучений, но страдают, сожалея о жизни, которой они так мало наслаждались. Далее Эней видит «поля плача», где блуждают души тех, кто был жертвой любовной страсти. Потом дорога раздваивается. Налево она ведет в Тартар, куда не может войти ни один справедливый человек. Эней поэтому может только через открытые ворота видеть яркое пламя и слышать издали отчаянные крики, лязг железа и цепей; но сивилла подробно описывает ему то, что он не может видеть: мрачную темницу, где ужасные наказания карают преступления и порок, которые пуританское движение хотело в этот момент искоренить в Риме. Там находятся: братья-враги, неблагодарные сыновья, обокравшие своих клиентов патроны, неверные вольноотпущенники, прелюбодеи, развратники, изменники, поднимавшие оружие против своего отечества, подкупные магистраты. Наказания вечны и так жестоки, что сивилла отказывается их описать. Потом Эней и его руководительница спешат к счастливым рощам и блаженным жилищам Елисейских полей, где Эней находит своего отца Анхиза. Последний открывает ему будущее Рима и объясняет пифагорейское учение о душе и теле, об осквернении и очищении, о забвении и возрождении:
Прекрасные стихи и возвышенные идеи, которые, однако, образуют довольно странный философский и идеальный покров, наброшенный на грубый ад народных легенд, полный чудовищ и казней.
Сравнение Горация с Вергилием
Гораций был могущественный, но уединенный ум, который умел стать вне событий на расстоянии, необходимом, чтобы судить о них; индифферентный и почти чуждый Риму, Италии, ее прошлому и настоящему, он рассматривает, анализирует и устанавливает тысячи противоречивых феноменов того чудесного момента, когда процветал его гений. Вергилий — великая общительная душа, чувством, воображением, знанием, эрудицией входящая в соприкосновение с жизнью, сообщающаяся с ней, опьяняющаяся ею; он описывает жизнь, прославляет ее, возвеличивает, очищает от всех ее пятен, примиряет ее противоречия и облагораживает. В ту чудесную эпоху, когда его гений процветал рядом с гением Горация, он сумел выразить в несовершенном, но грандиозном синтезе все противоречивые стремления, волновавшие тогда лучшие умы Италии. «Энеида» — как бы поэтическое преувеличение возродившихся тогда религиозных, моральных и военных стремлений; она — голос не только поэта, как бы велик он ни был, но целой эпохи.