Большинство жило очень скромно; некоторые приобретали зажиточность, наконец, немногие скапливали огромные богатства на Востоке, были уже Ротшильдами того времени; все вместе они образовывали колонии, имевшие свои особые нравы, законы, идеи, отличные от греческих, и ни за какую цену не желавшие их оставлять. Особенно они восставали против религиозного эклектизма, столь обычного среди древних; они желали поклоняться только своему Богу, стремились пропагандировать свой культ и старались строго соблюдать везде, где они находились, обряды своей религии, даже если те оскорбляли чувства туземных жителей. Там, где законы города находились в противоречии с предписаниями их религии, они отказывались подчиняться законам или уходили из города; они не смешивались с приютившим их населением, жили между ним, образуя, так сказать, народ в народе, государство в государстве.[318] Многочисленные, объединенные, трудолюбивые, ненавидимые вследствие своей обособленности и страшные своими богатствами, они не переставали обращать свои духовные взоры и вздохи своей души к Иерусалиму и его храму. Они никогда не забывали священной земли, где Иегова имел свое святилище, часто возвращались в свое отечество и посылали туда огромные суммы денег, поддерживавшие существование нации. Таким образом иудеи своими колониями, своей торговлей и своими деньгами приобрели на Востоке большую власть над падающим эллинизмом. Политика Ирода была только необходимым следствием самопроизвольного рассеяния еврейского народа, и Ирод хорошо понимал, что Иудейское государство не должно было более замыкаться в самом себе, в то время как его народ распространялся по свету; что оно должно было следовать за своим народом, заставить узнать себя, заставить себя полюбить, заставить себя бояться даже за своими пределами, чтобы повсюду быть в состоянии покровительствовать иудейской эмиграции и уменьшать отвращение и затруднения для своих колоний.
Его политика была основана на двух принципах: сделаться клиентом и вассалом Рима без сожаления, без задней мысли, лояльно, чтобы повсюду обеспечить иудейским колониям покровительство великой республики; и попытаться примирить, насколько возможно, иудаизм, который, несмотря на свое усиление, был не способен один управлять Востоком, с эллинизмом, ослабевшим, но все же живым, стремившимся к власти и богатству и еще способным к новому возрождению.
Жизненность эллинизма
Пергамский храм, культ Августа и Рима, действительно, показывали, что эллинизм еще не думал умирать. Уже десять лет на Востоке царил мир; царствовал известный порядок и возрождался кредит; по всей Малой Азии снова начало распространяться текстильное ремесло, чаны красилен снова стали наполняться красками, а торговые суда распускать свои паруса. В то же время там, на отдаленном горизонте, где в течение столетия можно было различить только неопределенные очертания сената, азиатский эллинизм увидал появление и возвышение фигуры одного человека, в которой издали, вследствие вполне естественной иллюзии, он мог признать столь знакомую ему фигуру монарха. Не из трусливого и робкого духа Азия с таким рвением начала готовить место на своем Олимпе, наполненном разнообразными богами из всех стран, последнему богу, немного неожиданно пришедшему из Италии во плоти. Этот бог должен был быть не менее благодетельной силой, чем солнце, почитаемое в образе Митры, или природа, обожаемая в образе Кибелы; он должен был быть силой, координирующей частные интересы греческих городов, их оплотом против Персии, покровителем их торговли, подобно древним монархиям диадохов. Азийский эллинизм уже сто дет ожидал эту благодетельную силу, призывал ее и тщетно желал; он начал с обожествления Рима, потом он попытался обожествить поочередно быстро менявшихся проконсулов. Испытанных в течение ста лет разочарований было недостаточно для того, чтобы навсегда отнять надежды у азиатских греков. Ожидаемый человек, казалось, наконец, пришел; времена сделались более спокойными; эллинизм начинал надеяться, что он будет в состоянии подняться из своего упадка; и его культ Августа символизировал эту надежду. Воздвигая ему и Риму храм в Пергаме, устанавливая вокруг этого храма правильный культ, азиатский эллинизм приглашал Августа выполнить великую историческую роль, которую играла в Азии эллинистическая монархия и которой пренебрегал Рим.