Закон против безбрачия
Однако, когда было окончено это очищение сената, Август постарался дать большее удовлетворение пуританской партии и всем, бывшим верными традиции или считавшимся таковыми.
В качестве народного трибуна он предложил тщательно выработанный закон против безбрачия, lex Iulia de maritandis ordinibus.[402]
Этот закон был остроумной, но очень искусственной серединой между историческими традициями и современными потребностями, между древним идеалом семьи и пороками, эгоизмом и интересами современников. Он был поэтому сплошным рядом противоречий: с одной стороны он разрушал то, что созидал с другой; он беспрестанно прибегал для восстановления традиции к средствам, которые должны были ускорить окончательно ее падение. Установив обязанность брака для всех граждан,[403] не преступивших: мужчины — шестидесяти, а женщины — пятидесяти лет,[404] закон смелым и революционным образом разрубил важный вопрос о связях между свободными мужчинами и вольноотпущенницами. Эти сожительства были часты в Риме и в Италии, особенно в среднем классе, по уже вышеизложенным причинам, а также потому, что в Риме в свободном классе было гораздо более мужчин, чем женщин; следовательно, при всем желании каждый не мог жениться на свободной женщине.[405] Август, желавший видеть увеличение числа браков, был склонен признать и поощрять эти связи, которые многие из граждан находили более удобными, чем iustae nuptiae, в тех случаях, когда от этих связей у них были дети; но пуритане и поклонники традиций ужасались им: они были противны аристократической гордости, и, кроме того, лица, имевшие дочерей в брачном возрасте, с прискорбием видели, что плебеи, всадники и даже сенаторы имеют таким образом наложницами вольноотпущенниц, в то время как столько честных людей принуждены держать своих дочерей у себя дома, не будучи в состоянии выдать их замуж, ибо не могли дать им большого приданого, без чего никто не заботился более обзаводиться своим домом.[406] Август придумал такой средний путь между традицией и необходимостью: он запретил жениться на вольноотпущенницах, т. е. иметь от них законных детей, только сенаторам, их сыновьям, внукам и правнукам по мужской линии; всем другим гражданам он позволил эти браки.[407] Человек, олицетворявший в сенате могущество Рима, представлявший его в провинциях, начальствовавший над легионами, не должен был более иметь матерью красивую сирийскую танцовщицу или грациозную служанку-еврейку. Он должен был быть сыном римской матроны, происходившей от несмешанной свободной латинской расы, чтобы сохранить сущность традиции во всей ее целости и силе; у прочих, напротив, по необходимости терпели ту смесь рас, благодаря которой в последующие века не осталось ничего от чистоты древней римской крови. Женщины были таким образом разделены на два класса, права которых на брак были различны: ingenuae honestae — аристократия брака, обладавшая полным нравственным достоинством, — могли быть только законными женами; libertae — средний класс брака — могли по воле мужчины быть и законными женами, и наложницами. К этим двум классам по точному смыслу древних обычаев, реализуя то высокое римское представление, которое ставило законность брака в зависимость не от известных легальных формальностей, более или менее символических, а от условия нравственного достоинства женщин и свободного соглашения супругов, Август предположил присоединить третий класс, который должен был быть плебеем брака и состоять из женщин, не обладавших нравственными достоинствами и не могших быть законными женами, а только наложницами; таковы были проститутки, сводни, вольноотпущенницы своден, прелюбодейки и актрисы.[408]
Принуждения к браку
Разделив таким образом всех женщин на три класса, закон встретился с большей трудностью: ему нужно было найти средства принудить мужчин и женщин вступать в брак. Мы уже говорили, что Август не думал ограничивать свободу и автономию семьи. Поэтому он придумал применить к эгоизму холостяков остроумную систему наград и наказаний; были награды за ответственность и заботы, неотделимые от брака, но были также и наказания, чтобы воспрепятствовать слишком большим удобствам холостой жизни. Странные методы этого законодательства и его многочисленные противоречия были очень необыкновенны. Между целями и средствами политики Августа было неразрешимое противоречие, состоявшее в желании навязать римлянам гражданский идеал военной аристократии, искусственно комбинируя его с эгоизмом эпохи, неудержимо стремившейся к демократическому равенству и торговому утилитаризму. Август должен был покориться этому противоречию. Поэтому он не поколебался растоптать древние уважаемые традиции, например, дурное отношение римлян ко вторым бракам, рассматривавшимся всегда как род посмертного прелюбодеяния. Новый закон категорически предписывал второй брак вдовам и разводкам; вдовы имели годовую отсрочку, разводки — всего только шестимесячную.[409] Как кажется, Август предложил затем уменьшить препятствия к браку, проистекавшие от родства, и запретил только браки между лицами, снова женившимися, и детьми от первого брака, между свекром и снохой, тещей и зятем, иначе говоря, в тех случаях, когда родственные отношения вредили достоинству главы семьи.[410]
402
Такое заглавие дает ему Светоний (Aug., 34) и Дигесты. Порядок, в каком были предложены эти законы, очень сомнителен: можно утверждать только, что, как мы изложим далее, lex de maritandis ordinibus предшествовал legi de adulteriis и, может быть, также legi sumptuariae. Если следовать порядку Диона (LIV, 16), то первым был издан lex de ambitu. Этот вопрос будет рассмотрен далее в связи с другими законами.
405
Dio, LIV, 16.— Самый факт, что Август решился узаконить эти связи, доказывает нам, что они должны быть очень многочисленны. См. Bouché-Leclercq. Les lois démographiques d'Auguste в Revue historique, vol. LVII, 258.
407
Digesta, XXV, VII, 4 (Paulus): Concubinam ex sola animi destinatione aestimari oportet. Несомненно, что вольноотпущенницу можно было сделать по своему желанию своей наложницей или женою: для доказательства достаточно указать Ulpianus. Dig., XXV, VII, 1, prooemium и § 3. Но имели ли такое же право, когда дело шло о женщине ingenua et honesta? Указание Маркиана (Dig., XXV, VII, 3, prooem.) заставляет думать утвердительно: in concubinatu potest esse et aliéna liberta et ingenua, et maxime ea quae obscuro loco nata est vel quaestum corpore fecit. Казалось бы, следовательно, что наложницей может быть и свободная женщина, особенно если она незнатного происхождения, простолюдинка. Но, очевидно, это был весьма спорный пункт, ибо в том же месте (Dig., XXV, VII, 1) Ульпиан говорит, что согласен с Атилицином: puto solas eas in concubitu haben posse sine metu criminis, in quas stuprum non committitur, чем исключаются ingenuae honestae. Римский принцип должен был начать с полного исключения из наложниц ingenuas honestas, но с течением времени и распущенностью нравов суровый принцип был смягчен, особенно благодаря юрисконсультам и их спорам.