Выбрать главу

Критика закона

Этот закон оскорблял столько принципов традиционного права, что он не мог не быть предметом критики со стороны юристов, наиболее верных традиции. Римский сенат не был еще сборищем рабов, и Антистий Лабеон, наиболее знаменитый представитель традиционного римского права, громко порицал революционный дух законодательства, под предлогом восстановления традиций так грубо становившегося между патроном и вольноотпущенником, завещателем и наследником, отцом и сыном.[425] Но если такие чисто юридические аргументы мало действовали на общество, желавшее этих законов, то пуританская партия выставляла более серьезные возражения; закон, утверждала она, вместо того чтобы уничтожить зло в его корне, употреблял опасные средства, которые рисковали еще увеличить его; таковы были, например, постановления, совершенно эмансипирующие женщину. Мужчины извиняли свое стремление к безбрачию возрастающей независимостью женщины, которая делала ее характер более надменным, ее желания более необычайными и ее эгоизм более легкомысленным. И вот закон, вместо того чтобы обуздать эту свободу, еще увеличивает ее. Август, однако, не затруднился добиться сперва одобрения сената, как это было в добрые аристократические времена, а затем и народа.[426] Умы были слишком ослеплены этим законом и слишком верили в его чудесное действие, для того чтобы кто-нибудь смел реально ему воспротивиться. Впрочем, если закон угрожал позднее причинить много затруднений, то он обещал многим и немедленные выгоды: он узаконивал связи с вольноотпущенницами; он улучшал положение многих отпущенных на свободу рабов; он предоставлял привилегии и давал надежды всем тем, кто уже имел детей, наконец, за закон стояли все женатые люди и все отцы семейств. Находя момент благоприятным, последние были сильнее холостяков. Следовательно, не было серьезной оппозиции, но, напротив, почти все думали, что этого закона недостаточно: хотели других, еще более энергичных, которые вырвали бы зло с корнем. Ободренная легким утверждением этого закона, партия традиционалистов тотчас же начала агитацию с целью добиться закона, который восстановил бы порядок в семье. Напрасно создавать при помощи lex de maritandis ordinibus столько семей, если каждая из них должна была сделаться гнездом прелюбодеяний, разврата, раздоров и позора! Какой серьезный и честный человек согласится основать семью, если будет не в силах принудить повиноваться сыновей или обуздать безумную расточительность, капризную роскошь и легкие нравы жены, которая, чтобы не казаться вульгарной женщиной, будет считать своим долгом не повиноваться мужу? Женщины действительно были теперь склонны ко всем порокам благодаря непрочности брачных уз, плохому воспитанию, друзьям, литературе и приданому.[427]

Дальнейшие требования пуритан

Так как семья не имела более силы самостоятельно поддержать порядок, то нужно было поддержать ее изданием законов.

Требовали законов для обуздания роскоши, обуздания распущенных нравов молодых людей и объявления прелюбодеяния преступлением, наказываемым законом. Вопрос был поднят в сенате и после горячих споров был передан непосредственно на рассмотрение Августа вместе со всеми высказанными предложениями.[428] Но Август по различным мотивам, иные из которых, без сомнения, были личного характера, вовсе не был склонен уступить этому новому требованию.[429]

В качестве верховного должностного лица республики ему нужно было бы подавать пример соблюдения этих законов под страхом навлечь на себя общественное порицание, всегда суровое к высшим. Самому Августу нечего было страшиться своего закона de maritandis ordinibus. Он был женат и имел дочь; последняя была замужем уже за вторым мужем; от Агриппы в 20 г. у нее был сын Гай, которому шел тогда третий год, и она готовилась иметь второго сына, Луция. Тиберий был уже женат на Агриппине, дочери Агриппы от его первой жены, которая была дочерью Аттика;[430]скоро должен был жениться Друз, второй сын Ливии, которому было тогда двадцать лет от роду. Новый закон против роскоши, напротив, мог причинить ему некоторые неудобства. Сам он жил очень просто, согласно древним традициям. Огромные богатства, подобно золотой реке, ежегодно стекались в его обширное жилище, чтобы затем разливаться тысячью ручейков по Риму, Италии и империи; но он сохранил нравы италийской буржуазии, из среды которой вышел; его тоги были вытканы в его доме его служанками под наблюдением Ливии;[431] он любил показываться в лавке торговца пурпуром, где покупал материи для своих церемониальных костюмов;[432] его дворец был обширен, но не пышен, и его комната была обставлена с архаической простотой, которая вошла в пословицу;[433] на пирах, которые он давал, всегда была та любезность и тот оттенок аристократизма, который неотделим от простоты: за его столом было обычно три прибора, а шесть — только в очень торжественных случаях. Тиберий также выказывал себя горячим поклонником традиций. Юлия, напротив, имела совершенно иные вкусы. Красивая, умная, образованная, привлекательная своей юностью — ей было всего двадцать два года, — она казалась рожденной скорее быть азиатской принцессой, чем римской матроной. Она любила литературу, искусства, элегантность, роскошь, обширные виллы, красивые дворцы, шелковые платья, избранное общество, празднества[434] и с каждым годом освобождалась от давления авторитета своего отца и своего мужа. Нельзя было надеяться, чтобы она легко подчинилась новому закону о роскоши. Еще более опасным казался закон о нравах и прелюбодеянии. Август мог раздавать миллионы, работать с утра до вечера над столькими различными делами, улыбаться всем и играть то одну личность, то другую. Но он с его прошлым не мог взять на себя еще и обязанность быть стражем нравственности. Задача казалась ему слишком трудной.

вернуться

425

Я думаю найти доказательство этого в важном фрагменте Атея Капитона, сохраненном нам Авлом Геллием (XIII, XII, 1): Agitabal hominem (Antistiuni Labeonem) lebertas quae dam nimia atque vecors, tamquam eorum (sc. legum atque morum p.r.), Augusto iam principe et rempublicam obtinente, ratum tamen pensumque nihil haberet, nisi quod iustum sanctumque esse in romanis antiquitatibus legisset. Присоединив к этому слова Порфирия (Ad. Ног. Sat. I, III, 82) и Тацита (Ann., III, 75) по поводу отвращения Антистия к Августу и об угодливости Атея, увидим, что одним из мотивов раздора между двумя юристами было, вероятно, это революционное законодательство Августа. На что другое, действительно, мог намекать Атей Капитон, когда говорил, что Антистий хотел рассматривать справедливым и священным только то, что было в римских древностях? Это, конечно, не был ум, слишком узкий и традиционалистический в интерпретации и применении принципов. Помпоний (Dig. I, II, 47) говорит нам, что Лабеон plurima innovare instituit и что, напротив, Атей Капитон был консервативнее Лабеона. Раздор должен был возникнуть не по поводу метода интерпретации, а по принципиальным вопросам, и особенно по поводу законодательства Августа, ниспровергшего эти принципы по стольким пунктам: таким образом примиряются два противоположных утверждения Капитона и Помпония, и это объясняет нам обвинения в политическом сервилизме, направленные аристократией против Капитона.

вернуться

426

По этому поводу было много споров, которые недавно бьии разобраны в упомянутой выше весьма ученой статье Буше-Леклерка в Revue Historique. Мне кажется невозможным отрицать, что lex Iulia de maritandis ordinibus был утвержден в 18 г. до Р. X. В Acta ludorum secularium (Eph. Epigr., vol. VIII, p. 229) есть, действительно, пункт о людях, qui tenentur lege le maritandis ordinibus. С другой стороны, чтобы сенат в 745 г. (Dio, LV, 2) дал Ливии ius trium liberorum, нужно, чтобы lex Iulia уже был утвержден. Нельзя относить к этому закону и к 18 г. слова Светония (Aug., 34): prae tumultu recusantium perferre non potuit. Светоний ясно говорит, что дело идет о добавлениях и поправках к lex Iulia de maritandis ordinibus, а не о самом законе, который должен был быть уже утвержден, так как дело шло о поправках к нему. В речи, которую Дион (LVI, 7) заставляет произнести Августа, вопрос идет о двух законах относительно брака, которые предшествовали lex Papia Рорраеа. Не должно ли видеть во втором эти добавления и поправки, о которых говорит Светоний? Итак, в 18 г. до Р. X. lex Iulia de maritandis ordinibus был утвержден комициями, и позднее (мы скоро постараемся определить дату) Август представил изменения и прибавления, вызвавшие живое противодействие. Против этого нельзя выставлять как аргумент стихи Carminis saecularis: patrum… decreta super iugandis feminis, ибо Гораций сейчас же добавляет: prolisque novae feraci lege marita. Эти два стиха обозначают другое: Гораций упоминает decreta patrum и lex, чтобы дать понять, что и сенат, и народ принимали участие в новом законодательстве; первый давал первоначальное одобрение, второй окончательно утверждал закон.

вернуться

427

Несмотря на свою краткость гл. 16 LIV книги Диона очень важна: она доказывает нам. что lex de adulteriis, а вероятно, также и lex sumptuaria были, благодаря существованию партии или определенному течению умов, следствием закона demaritandis ordinibus. Я высказал в тексте, как оба этих закона проистекали из первого: нельзя принуждать людей жениться, если не дать им средства управлять своей семьей. Положение Августа доказывает нам, что он противился этому дополнительному законодательству. Что lex sumptuaria был утвержден при этих условиях и по этим основаниям, доказывается, по моему мнению, тем, что в обсуждениях, о которых говорит нам Дион, Август занимался одеждой и κόσμος женщин. С другой стороны, Светоний (Augustus, 34) цитирует всех sumptuaria между другими законами, утвержденными в этот год: следовательно, мы принуждены отнести его к той же дате.

вернуться

428

Dio, LIV, 16.

вернуться

429

Если читать Диона (UV, 16) без предвзятой мысли, то, мне кажется, очень ясно видно, что Август сначала старался выжидать, что показывает его нерасположение к этим новым законам. Дион буквально цитирует такую фразу Августа: "Это ваше дело давать вашим женам приказания и советы, какие вам угодно, как делаю это я в своей семье". То есть он хочет сказать: рассчитывайте на свой собственный авторитет, а не на авторитет законов, которых вы у меня требуете.

вернуться

430

Sueton. Tiber., 7: дата брака, впрочем, не известна с точностью.

вернуться

431

Sueton. Aug., 73.

вернуться

432

Ibid., 72–73.

вернуться

433

Ibid., 74.

вернуться

434

Macrob. Saturn., II, V, 1: Sed indulgentia tarn fortunae quam patris abutebatur: cum aloqui literarum amor multaque eruditio, quod in ilia domu facile erat, praetereamitis humanitas minimeque saevus animus ingentem foeminae gratiam conciliarent: mirantibus qui vitia noscebant tantam pariter diversitatem. Макробий ясно, таким образом, говорит, что Юлии приписывали выдающиеся качества, которые не знали как примирить с приписывавшимися ей пороками. Это обстоятельство должно возбудить в нас недоверие к рассказам историков, говорящих о ее чудовищных пороках, и подозрение, что эти рассказы преувеличены. Мы увидим, по мере того как будем следить за историей Юлии, что так и было в действительности; с другой стороны, несомненно, что Юлия любила роскошь так же, как искусство и литературу. Макробий (Sat., II, V, 1) упоминает о profusos cultos perspicuosque comitatus, в которых упрекал ее Август, и цитирует в той же главе много подобных фактов.