Не только прошлое, но и настоящее могло смущать его. Тот красивый архаический фасад скромности и чести, который показывало обществу его семейство, был отчасти лживым и поддельным. Верно или нет, но в Риме утверждали, что Август был в слишком интимных отношениях с красавицей Теренцией, женой Мецената.[435]
Агриппа часто отсутствовал по делам государства, и во время его отсутствия Юлия была в слишком свободных отношениях с красивой аристократической молодежью, так что Август неоднократно должен был указывать ей на это.[436] Она, может быть, уже начала слишком часто и со слишком большим удовольствием видеться с молодым человеком знатной фамилии, Семпронием Гракхом, потомком славных трибунов.[437]
Единственной примерной четой, любившей друг друга и жившей уединенно, о которой самые злые языки не могли сказать ничего дурного, были Тиберий и Агриппина.[438]
Lex sumptuaria
Август сначала сопротивлялся; он произносил речи в сенате, чтобы защитить от странного революционного пуританизма своей эпохи великую римскую традицию, доказывая, что муж и отец должны, как некогда, поддерживать порядок в семье только своим собственным авторитетом и мудростью. Он однажды привел в пример самого себя. Пуританская партия постаралась тогда поставить его в затруднительное положение, воспользовавшись беспорядками, смущавшими его семейство, и предложила ему изложить в сенате тот метод, при помощи которого он управлял своей семьей. Он принял предложение: в длинной речи развил истинно традиционные идеи о семье и дал идеальное описание своего дома, которое никто, естественно, не посмел объявить ложным. Тогда, чтобы напугать его, прибегли к другим средствам: так как он был цензором, то ему донесли на молодого человека, женившегося во время гражданских войн на женщине, любовником которой он раньше был, т. е. это был как раз случай Августа и Ливии; этим путем, как кажется, угрожали ему снова раскопать его страшное прошлое, если он откажется дать удовлетворение партии крайних пуритан.[439] Влияя таким путем на общественное мнение и сенат и действуя глухими угрозами против самого Августа, пуританская партия победила его и на этом пункте. Август решился выработать, при помощи комиссий, составленных, без сомнения, из горячих пуритан, два новых закона: закон против роскоши[440] и знаменитый lex Iulia de iudicia et de coercendis adulteriis.[441] Дух первого легко угадать, но точно мы знаем только некоторые из его пунктов: мы знаем, что он старался обуздать роскошь в постройках, которую Гораций постоянно оплакивал в своих одах;[442] мы можем предполагать, что в отношении дамского туалета этот закон ограничивал употребление шелка, этой сладострастной ткани, которая, по словам пуритан, раздевает женщин под предлогом их одевания;[443] мы знаем, наконец, что этот закон ограничивал расходы на пиршества. На пир в обыкновенные дни можно было тратить не более 200 сестерциев (50 франков), а если пир происходил в календы, иды, ионы или другие праздничные дни, то не более 300 <75 франков); наконец, на свадебный пир нельзя было тратить более 1000 сестерциев (250 франков).[444] Этот закон, без сомнения, был очень популярен; он немедленно удалял с глаз Рима пышные банкеты, которые давали столичные крезы и рядом с которыми казались слишком бедными скромные обеды сенаторов, всадников и небогатых плебеев; он отнимал у богатых матрон костюмы и драгоценности, которым так завидовали более бедные женщины; он старался свести огромные и пышные дворцы, создание александрийских архитекторов и художников, к скромным пропорциям бедных латинских домов, населенных простолюдинами. Наивные люди надеялись, что сбереженные этим законом деньги послужат воспитанию детей.
437
Tac. Ann., I, 53:…Sempronium Gracchum, qui familia nobili, solers ingenio et prave facundus, eamdem Iuliam in matrimonio temeraverat… Это единственное серьезное обвинение, выставленное против Юлии в этот период ее жизни. Грязная история, рассказываемая Макробием (Sat., III, V, 6), чтобы доказать, что Юлия в то время tam vulgo potes täte corporis sui faceret, — очевидно, одна из многочисленных выдумок, изобретенных после ее падения с целью загрязнить всю ее жизнь. Однако в этой истории признается, что между детьми Юлии и их отцом существовало чрезвычайное сходство, доказывавшее, во всяком случае, что они были действительно его дети. Объяснение, которое Макробий заставляет Юлию дать по этому поводу, может быть только грубым злословием. Оно было придумано, чтобы обвинить Юлию в чудовищной порочности в ту эпоху, когда было живое доказательство ее чести: лица ее детей. Впрочем, вероятно ли, чтобы кто-нибудь осмелился обратиться к Юлии, дочери Августа и первой женщине Рима после Ливии, с вопросом, подобным тому, на который Макробий заставляет ее отвечать? Тацит, в иных отношениях столь суровый к этой фамилии, смотрит на эту историю как на басню и ставит в упрек Юлии в этот момент только ее связь с Семпронием Гракхом. Обращаем внимание, наконец, что Тацит не говорит, подобно Светонию (Tib., 7), что жена Агриппы пыталась соблазнить Тиберия.
441
Мы не знаем, так ли он назывался и не были ли это два различных закона; этот пункт, как и многие другие в знаменитых законах Августа, очень темен.
442
Светоний (Aug., 89) говорит нам, что Август приказал вновь опубликовать Orationes Q. Melelli de prole augenda et Rutilii de modo edificiorum; quo magis persuaderet utramque rem non a se primo animadersam, sed antiquis iam tunc curae fuisse. Из этого следует, что Август старался обуздать роскошь в строительстве. Мне кажется поэтому вероятным, что эти постановления содержались в законе о роскоши (lex sumtuaria), о котором говорит Светоний (Aug., 34).