Реставрация аристократической и тимократической конституции, которая должна была возродить республику, делая возможным лучший подбор магистратов и сенаторов, угрожала, напротив, нанести ей более сильный вред оставив ее совсем без магистратов. Не только заседания сената, несмотря на штрафы за отсутствие, становились все малочисленное, так что с трудом каждый раз собиралось требуемое законом число,[108] но и Август в качестве цензора был в затруднении пополнить пробелы, произведенные в рядах сенаторов смертью. Вещь, неизвестная дотоле: молодые люди отказывались от величайшей почести, которую только мог домогаться человек, живший на территории огромной империи.[109] Для более многочисленных магистратур, как-то вигинтивирата и трибуната, не являлось более достаточного числа кандидатов, и сенат был принужден во время отсутствия Августа пополнять этот недостаток разными средствами.[110] Более бедные классы оказались исключенными от участия в управлении, потому что страшились их честолюбия и их решительности, а богатые классы, со своей стороны, отказывались принимать слишком тяжелые почести магистратур, и, таким образом, республика оставалась без магистратов. Сила вещей была могущественнее теоретических реформ. Политическая и военная традиция римской аристократии пропадала; молодые люди удалялись от политики и войны с целью наслаждаться своим богатством. Процесс интеллектуальной культуры также способствовал ослаблению могущества государства.
В высших классах Рима было слишком много поэтов, и это также было причиной того, что храбрыми генералами и мудрыми администраторами становились там все реже и реже.
«Мы, и умелый, и неуч, стихи сочиняем повсюду», — скоро скажет Гораций.[111] Сам сын Антония, Юл, воспитанник Августа, бывший претором этого года, заигрывал с Музой и в подражание Вергилию написал в двенадцати песнях эпическую поэму о Диомеде.[112]
Овидий
13 г. до P.X
Таким образом, в то время как несколько молодых людей, подобно Тиберию, оставались привязаны к традициям и следовали по стопам древних, большинство шло, напротив, в другую сторону. Моральное единство, казавшееся восстановленным после гражданских войн, снова было разбито. Молодежь была одушевлена страстью к удовольствиям, элегантности, легкомыслию, пустякам, и выражение этого настроения мы находим в грациозных стихотворениях молодого поэта из Самния Публия Овидия Назона.
Август при своем отъезде едва ли слышал это имя, а при своем возвращении нашел его уже знаменитым. Овидию было тогда тридцать лет, т. е. он был на один год старше Тиберия; он родился в Сульмоне в 43 г. до Р. X.[113] и происходил из очень зажиточной всаднической семьи.[114] Его отец, богатый самнийский землевладелец, был италийцем старого закала, врагом литературы, которую называл inutile studium,[115] и, следуя современной моде к традициям, хотел также участвовать в великой римской реставрации, начатой Августом. Он заставил своего сына изучать право и красноречие, женил его очень молодым[116] и рассчитывал заставить его избрать себе политическую карьеру, чтобы сделать из него магистрата и сенатора. Но эти усилия остались тщетными, ибо молодой человек упорно сопротивлялся им. Одаренный изящным литературным вкусом, тонким и живым, хотя поверхностным, воображением, удивительной легкостью ума и чудесным талантом писать стихи, Овидий изучал не право, а поэзию; он женился, с тем чтобы почти сейчас же развестись, и вновь женился, чтобы опять развестись,[117] он был triumvir capitalis[118] и decemvir stlitibus indicandis;[119] но едва он сделал свои первые шаги на политическом поприще, как возмутился против отцовского авторитета, традиции и всей политики Августа. Без сожаления отказавшись от сенаторского звания, он очень быстро вернулся к своим дорогим музам и только что опубликовал первый том своих стихотворений, пять первых книг Amores,[120] в которых давал полную свободу своему таланту. После старательного и однообразного совершенства, изысканной нежности, идеального благородства Вергилия, после еще более старательного и сложного совершенства, философской глубины, противоречия и иронии, мучивших Горация, с этим молодым поэтом в латинскую литературу проникает новая сила, в которой отражается его эпоха, как огромное неподвижное небо отражается в текучих водах реки; эту силу можно назвать гениальным легкомыслием. Содержание и форма — все было легко в этой поэзии, которая ничем не пренебрегала и ничто не считала вульгарным. Овидий прежде всего хотел избежать одновременно утомительного и торжественного однообразия употреблявшегося Вергилием гекзаметра и трудного разнообразия размеров Горация. Для своих стихотворений он избрал элегические двустишия, которыми владел с элегантностью и мерой. К тому же сюжет трактовался легко; он не вводил в него ни философии, ни морали, ни политических и социальных забот своей эпохи; примешивая к условным мотивам истинные факты и к литературным воспоминаниям воспоминания личные, он описывал галантную жизнь высших римских классов вокруг героини, которую называет Коринной и которая была его возлюбленной. Существовала ли эта возлюбленная с ее красивым греческим именем и насколько соответствуют действительности те приключения, в которых участвует поэт, трудно сказать, но его описания так живы, что имеют полное правдоподобие.
108
Dio, LV, 3. — Введенные Августом реформы, перечисленные в этом месте, показывают нам величину зла.