Смерть Агриппы
Через тринадцать дней, 19 марта, начинались Quinquatriae, праздник в честь Минервы, бывший тогда праздником низших слоев интеллектуального общества и высших классов рабочих, праздником молодых школьников и их учителей, ткачей, башмачников, красильщиков, золотых дел мастеров и скульпторов.[210]Чтобы угодить этим низшим классам и придать более достоинства и важности праздникам, можно сказать, праздникам низшей школы, во время которых мальчики должны были просить у Минервы успехов в науках, новый pontifex maximus захотел предложить народу развлечения от имени двух своих приемных сыновей, Гая и Луция, начинавших свое учение. Он устроил даже гладиаторские игры, вовсе неподходящие к культу богини разума, ужасавшейся крови.[211] Римские ремесленники, почитавшие Минерву своей покровительницей, не имели, вероятно, вкуса к более благородному спорту. Посреди этих празднеств, продолжавшихся пять дней, Август внезапно получил известие, что Агриппа во время своего путешествия тяжело заболел в Кампании. Он бросил празднества и немедленно выехал в Кампанию, но приехал слишком поздно. Агриппа уже умер.[212] В пятидесятилетием возрасте, посреди богатства, власти и славы, он преждевременно, таким образом, закончил свою карьеру, начатую тридцать два года тому назад, когда после смерти Цезаря он без колебания встал на сторону Октавиана. Агриппа был одним из немногих, имевших в момент катастрофы веру в звезду Юлиев, и события оправдали его выбор. На этот раз, по крайней мере, судьба вознаградила заслуги. Агриппа был образцом римлянина, уже лишенного своей первобытной грубости, но еще не развращенного умственным вырождением, пороками и деньгами. Он умел соединить с прекрасными добродетелями своей расы качества, даваемые культурой. С умом одновременно сильным и гибким, практическим и стремящимся к знаниям, с душой гордой, но простой, непоколебимой, преданной и верной, он умел в одно и то же время быть генералом, адмиралом, архитектором, географом, писателем, коллекционером предметов искусства и организатором государственного управления. В продолжение тридцати двух лет он все время отдавал свой разнообразный и неистощимый талант сперва, во время гражданских войн, на службу своей партии, а затем на службу республике и народу. Он умер еще молодым, оставляя помимо двух усыновленных Августом сыновей двух малолетних дочерей и беременную Юлию. Он, таким образом, вполне подчинился закону de maritandis ordinibus, изданному его тестем. Августу он оставил часть своих огромных поместий, а народу — свои римские сады и термы с большими имениями на их поддержание.[213] Он оставил, наконец, еще более прекрасное наследие в своих «Комментариях», монументальном сборнике географических и статистических сведений обо всех провинциях, при помощи которого он начал составлять большую карту империи для общего пользования. Судьба навсегда привязала его имя к фасаду Пантеона в центре мира, поместив его над поколениями, которые должны были проходить у подножия этого нетленного монумента, но она не пожелала сравнять его с Цезарем, не дав ему времени завоевать Германию.
Первые религиозные реформы Августа
12 г. до P.X
Август благочестиво перенес в Рим прах своего друга, соорудил ему пышную гробницу, произнес в честь его большую речь и роздал на память о нем деньги народу.[214] Таким образом, он снова был взять на одного себя президентство в республике, которое реформы он в течение последнего пятилетия разделял в Агриппой как в собственных интересах, так и в интересах республики. В Риме не было еще гражданина, который мог бы заместить Агриппу, и Август впервые теперь стал верховным главой государства, армии и религии.
Впервые со времени достижения им власти верховное управление было сосредоточено в его лице, хотя против его желания, вследствие несчастья, которое никто не оплакивал более его самого. Август имел редкое счастье, встретив Агриппу в начале своей долгой карьеры, и для него было громадным несчастьем потерять его так внезапно на половине пути. Эта смерть совершенно опрокидывала план войны в Германии, и восстановление единства верховной власти парализовало государство. Флот был оснащен, канал вырыт и все готово; но Август в пятьдесят два года не осмеливался сделаться главнокомандующим и руководить такой большой войной, когда и в молодости он не умел руководить маленькими войнами. Он не мог отправиться завоевывать Германию, когда ханжи, с такой помпой и блеском сделавшие его верховным понтификом, нетерпеливо ждали, чтобы он тотчас же принялся за религиозную реформу. Принужденный управлять одновременно небом и землею, делами богов и делами людей, Август принял поистине наилучшее решение. Он послал в Паннонию Тиберия, а сам покинул Рим и отправился в долину По, в Аквилею, чтобы лично наблюдать за подавлением восстания.[215] В течение некоторого времени он, казалось, не хотел решать что-либо по поводу Германии, думая, может быть, отсрочить предприятие.[216] Во время путешествия он начал также вводить некоторые религиозные реформы. Сперва он удалил из обращения ложные сивиллины оракулы и пророческие книги, пущенные в обращение во время революции ловкими шарлатанами и вносившие смущение в настроение народа, а следовательно, в конечном результате, и в политику. Он приказал к определенному сроку всем владельцам сборников оракулов и пророчеств принести их к претору. Все пророчества были сожжены, две тысячи сивиллиных оракулов были отобраны, признаны подлинными и в двух золотых ковчегах положены в храм Аполлона на Палатине, а прочие оракулы были сожжены.[217] Август занялся также реорганизацией самого аристократического и самого популярного из культов Рима, именно культа Весты и культа Lares compitales, божков — покровителей каждого квартала, к которым простой народ часто присоединял статуэтку самого Августа. С целью облегчить набор весталок он увеличил привилегии и почести, которыми они пользовались,[218] а в культ Lares compitales ввел две торжественные церемонии: одну справлявшуюся летом, другую — зимой.[219]Планы германской кампании
215
Мне кажется, что Шюрер (Geschichte des Jud. Vol. I. Leipzig, 1890, 302) прав, утверждая, что встреча Августа и Ирода в Аквилее, о которой говорит Иосиф Флавий (А. I., XVI, IV, 1), произошла в 12 г. до Р. X., в тот год, когда справлялись олимпийские игры. Это как раз год, к которому относит ее Иосиф (В. I., I, XXI, 12). — См.: Korach. Die Reisen des Konigs Herodes nach Rom в Monatsschrift fur Geschichte und Wissenschaft des Judenthums, 1894, Bd XXXVIII, 529.
216
Военные операции в этом году начались, как кажется, довольно поздно, потому что, по словам Диона (LIV, 32), Друз вернулся с Северного моря к концу года:…χειμών γαμ ζν. Не смерть ли Агриппы причинила эту задержку? Это мне кажется возможным, хотя замедление могло иметь и другие причины; быть может, не были окончены приготовления, быть может, также не было окончено рытье канала. Чтобы прийти к определенному решению, у нас слишком мало данных.