Скандалы и процессы
9 г. до P.X
Посреди подобных развлечений нравственность, естественно, приходила в упадок; великие социальные законы 18 г. сделались бессильными; порок снова поднял голову и осмелился нарушать их; власть не пыталась более принудить к их строгому соблюдению, и это было живой причиной гнева и печали всех поклонников доброго старого времени, всех защитников традиций, всех истинно честных людей и тех, кто казался таковым, не имея средств, необходимых, чтобы делать зло. Все они, придя в отчаяние уничтожить другим путем безграничную распущенность, поощряли исчадия профессиональных обвинителей во главе с Кассием Севером. Порядочные люди презирали этих профессиональных клеветников, которые чудовищными преувеличениями раздували все крупные и мелкие скандалы и возбуждали в толпе самые низкие страсти, поощряя ее оплевывать в судах лиц высших классов и делая суды как бы добавлением к амфитеатру. Там жертвами были гладиаторы, а здесь выдающиеся мужчины и женщины. И, однако, вместе с людьми завистливыми и трусливыми даже порядочные люди вынуждены были терпеть эти обвинения. Если не было более цензоров, если Август так мягко пользовался правами, которые предоставляла ему praefectura morum et legum, то какое было другое средство бороться против дурных стремлений новых поколений?[293] Подонки столицы были теперь стражами нравственности. Доходили до того, что жаловались на закон, запрещавший подвергать пытке рабов с целью вырвать у них свидетельства против их господ, утверждая, что слишком часто такое запрещение обеспечивает безнаказанность богатым. Чьих свидетельств, действительно, могло потребовать правосудие по поводу совершенных в семье преступлений, если рабы были устранены от показаний?[294] Особенно в процессах о прелюбодеянии показание рабов могло очень часто быть решительным. Но были и люди, находившие позором, что бесчестные клеветники узурпируют почти священные функции цензоров, и понимавшие всю опасность безумного желания доказать во что бы то ни стало все обвинения, хотя бы при помощи вымышленных доказательств или свидетельств рабов.[295] Так, проводившиеся процессы кончались надолго затаенной злобой, что всегда бывает, когда беззаботность общества предоставляет заботу о нравственной чистоте профессиональным шпионам и доносчикам; в этих процессах действительно теряли чувство справедливости и, чтобы следить за их перипетиями, пренебрегали серьезными делами. Даже в тот момент, когда Друз вел борьбу в Германии, Рим все свое внимание обращал на громкий процесс об отравлении, начатый против лица, принадлежавшего к высшей знати и связанного с Августом узами дружбы; это был Гай Ноний Аспрент. Обвинителем выступал Кассий Север.[296] Мы не знаем, в каком преступлении был действительно виновен Ноний; Север обвинял его в том, что он приготовил ужасный напиток, при помощи которого отравил сто тридцать лиц![297] Устрашенные обвинителем более, чем самим обвинением, испуганные глупым общественным легковерием и слепым ожесточением низших классов против богатых обвиняемых, Ноний и его фамилия обратились к самому Августу и просили его взять на себя защиту обвиняемого. Но благоразумный Август предпочитал предоставлять некоторую свободу этим подлым профессиональным обвинителям; он не хотел отнять у низших невежественных классов платоническое удовольствие поругания время от времени того или другого богача перед судом. Поэтому он колебался, старался уклониться от просьбы и, наконец, чтобы выйти из затруднительного положения, решил предложить сенату вопрос: может ли он выступить в защиту Нония? Он объявил, что не может один разрешить этот вопрос, потому что если он примет на себя защиту Нония, то боится, что это будет выглядеть так, будто он ставит свой авторитет и свое влияние на службу обвиняемого, который может быть и виновным; с другой стороны, если он откажется, то не будет ли это значить, что он как бы обвиняет человека, который может быть невиновен?[298] Сенат единогласно уполномочил его взять на себя эту защиту. Но Август не удовольствовался еще решением сената; в день процесса он занял место между защитниками, но только присутствовал, не произнеся ни слова, и невозмутимо слушал без всякого протеста очень сильную речь, произнесенную против Нония Кассием Севером.1 2 Ноний был оправдан; но Август не замедлил утешить Кассия Севера в его неудаче и, в свою очередь, спас его от направленного против него обвинения. При этом он утверждал, что современная испорченность делала необходимым существование таких обвинений и таких обвинителей.3 Возникает, правда, вопрос, чему служит и какова цена власти, когда все видят, что сын Цезаря, президент сената и республики, первый гражданин империи, верховный понтифик, вынужден оказывать такое внимание и любезность по отношению к бездельникам, подобным Кассию Северу.
294
Август как раз в этот год заставил утвердить закон, позволявший подвергать пытке рабов (Dio, LV, 5).
295
Дион (LV, 5) говорит, что многие порицали Августа за предложение закона, разрешавшего подвергать пытке рабов в процессах против их господ.
296
Процесс, который, по словам Диона (LV, 4), происходил в этом году, причем он не называет имен ни обвинителя, ни обвиняемого, конечно, тот самый, который был начат против Иония Аспрената по обвинению в отравлении и о котором рассказывает Светоний (Aug., 56). Упоминания о процессе у обоих авторов с целью рассказать важный случай о вопросе, поставленном Августом на решение сената, доказывают, что дело идет об одном и том же процессе. Как часто случается, Дион называет нам дату, а Светоний говорит о лицах и предмете процесса. Процесс этот, по-видимому, был очень известен, был, как сказали бы мы теперь, «громким делом», раз о нем упоминают как Светоний, так и Дион.