Воспитание Гая и Луция Цезарей
9 г. до P.X
Август назначил Тиберия своим легатом на место Друза, поручив ему завершить покорение Германии. Но он слишком хорошо понимал необходимость подготовить себе новых сотрудников, чтобы не быть принужденным рассчитывать только на одного Тиберия; с этой целью, начиная с настоящего момента, он удвоил заботы о воспитании Гая и Луция Цезарей, усыновленных им детей Агриппы и Юлии.
До сих пор он сам учил их читать и писать и, чтобы избежать всяких дурных влияний, держал их, насколько мог, при себе, увозя их с собой в свои путешествия, когда он покидал Рим.[323] Когда же наступило для них время посещать школу, он позаботился выбрать им хорошего учителя, Веррия Флакка. Этот выбор был многозначителен. В школах, как повсюду, шла борьба между старым и новым направлениями, и в то время как некоторые наиболее смелые учителя, как Квинт Цецилий Епирот, читали в своих школах произведения современных и даже живых авторов, например Вергилия и Горация,[324] другие, напротив, старались внушить молодым людям уважение к старине путем чтения древних поэтов.
Наиболее знаменитым среди учителей, поклонников традиций, был Веррий Флакк, прославившийся не только в качестве профессора, но и в качестве ученого и археолога. Он работал тогда над внесением в календарь дат гражданских праздников, религиозных торжеств и замечательных событий и собирал материалы для обширного латинского словаря, который должен был содержать помимо древних полузабытых или уже мертвых слов также вымирающие традиции и интересные воспоминания.[325] Август выбрал Веррия Флакка, конечно, по причине консервативного характера его преподавания. Он хотел, чтобы его приемные сыновья, посещая его школу, выработали в себе древнюю душу, и, чтобы побудить учителя не щадить усилий, назначил ему 100 000 сестерциев ежегодного вознаграждения.[326]
Так, путем строго консервативного воспитания, Август предполагал подготовить по крайней мере двух политических деятелей из своей семьи, если другие знатные фамилии пренебрегали своими обязанностями по отношению к государству. Однако Гаю было только двенадцать, а Луцию всего девять лет; и нужно было ждать еще долгое время для того, чтобы тот или другой мог заменить слишком рано сошедшего со сцены Друза. В то же время Август принял на себя руководство воспитанием троих сыновей Друза по соглашению с благородной и целомудренной Антонией, которая, верная памяти Друза, а также из-за своих детей, хотела остаться вдовой. Август не имел мужества принудить и ее к новому браку, своего рода посмертному прелюбодеянию, которое lex Iulia de raaritandis ordinibus предписывал всем вдовам.
Раздоры в парфянском царском доме
В этот момент странный и неожиданный случай помог Риму расширить свое влияние в Азии без опасности и затруднения для себя, благодаря тому, что Парфянская империя была ослаблена внутренними раздорами. Представитель парфянского царя пригласил на границу для переговоров правителя Сирии и сделал ему совершенно необычайное предложение, именно, взять четырех законных сыновей Фраата: Сераспадана, Родаспа, Вонона и Фраата — с их женами и детьми и отослать их всех в Рим к Августу. Tea Муза, италийская наложница, подаренная Цезарем Фраату, убедила состарившегося и впавшего в детство царя оставить трон ее сыну, а для предотвращения гражданских войн и внутренней борьбы удалить законных сыновей и послать их жить в почетное изгнание на берега Тибра.[327]
Это было совершенно необычайное предложение даже для правительства, руководимого фавориткой и слабоумным стариком, и, естественно, оно было принято с величайшей готовностью римским правительством. Действительно, если бы царем сделался сын Теи Музы, то можно было надеяться, что Парфией будет управлять романофильская партия и что, таким образом, мир на Востоке не будет нарушен. С другой стороны, было бы легко представить Италии, не знавшей подпольных интриг парфянского двора, этот поступок царя как новое унижение Парфии перед Римом. Наконец, Рим имел бы в своих руках драгоценных заложников, которые позволяли бы ему под очень удобным предлогом вмешиваться в парфянскую политику. Предложение было принято, и принцы были привезены в Рим, «присланные республике в качестве заложников парфянским царем», как было объявлено Риму. Как только Август принял их у себя, он поспешил показать их народу на играх в Большом цирке, куда он пригласил их и где, торжественно проведя через всю арену, посадил их рядом с собой.[328] Дела на Востоке шли, таким образом, хорошо. Если бы Тиберию удалось принудить германцев к окончательной покорности, империя могла бы наслаждаться долгим миром, ибо Пизон почти окончил покорение Фракии, а Паннония и Далмация казались усмиренными.
327
Mon. Anc., VI, 3–6; Strabo, XVI, I, 28; Ios., A. I., XVIII, II, 4; Velleius Pater., II, 94. — Дату приблизительно можно определить благодаря Страбону, который говорит нам, что римским правителем, занимавшимся отсылкой детей, был Титий. Иосиф, с другой стороны, говорит, что Ирод прекратил раздор, существовавший между Титием, правителем Сирии, и Архелаем, царем Каппадокии, до своего третьего путешествия в Рим, которое одни помещают под 10 г., а другие под 8 г. до Р. X., но которое происходило приблизительно в ту эпоху, о которой мы говорим. Эта дата перевозки детей может быть, очевидно, только приблизительной.
328
Sue ton. Aug., 43. — Август в Mon. Аnс. (VI, 5) называет их pignora; Светоний (Aug., 21 и 43) и Веллей (II, 98) называют их obsides. Очевидно, что в Риме старались выдать этих молодых людей за заложников, тогда как из Иосифа и Страбона видно, что они были присланы совершенно с иной целью. Рим с трудом мог бы заставить парфян дать ему заложников.