Большой пожар в Риме и его последствия
Следующий год (7 г. до Р. X.), в который Тиберий справил свой первый триумф и в который он был консулом, протек спокойно. Германия, однако, одно время, казалось, готова была восстать, и Тиберий, вновь облеченный званием легата Августа, поспешно вернулся на берега Рейна, но лишь для того, чтобы убедиться, что не существует никакой опасности, и сейчас же возвратился в Рим.[338] Рим был встревожен лишь вспыхнувшим по соседству с форумом большим пожаром, который вследствие обычной небрежности эдилов произвел большие опустошения. Жители Рима приписывали этот пожар мрачному заговору должников, которые таким путем хотели избавиться от уплаты своих долгов.[339] Это бедствие заставило, наконец, Августа серьезно заняться реорганизацией римской администрации, произведя новое изменение в аристократической конституции. Так как за двадцать лет аристократия не научилась даже тушить пожары и мостить улицы Рима, то нужно было найти способных для этого людей вне ее родов. Август не хотел, однако, ни отменять избирательного принципа, неотделимого от всей республиканской конституции, ни, тем более, создавать совершенно новое учреждение. Во многих уже кварталах с некоторого времени народ — граждане и иностранцы, свободные и вольноотпущенники — избирали лиц, которым поручали подготавливать так называемые ludi compitales и другие религиозные и светские праздники квартала.[340] Август задумал превратить в единственную постоянную магистратуру для всего Рима с более обширной и точнее определенной властью эти должности, носившие до тех пор характер частного дела известного числа граждан. С этой целью он предложил закон, разделявший Рим на четырнадцать округов (regiones), во главе каждого из которых ежегодно должен был стоять или претор, или эдил, или трибун, избираемые по жребию;[341] каждый из этих округов должен был делиться, в свою очередь, на известное число кварталов (vici) — в эпоху Плиния их было 265;[342] в каждом квартале все жители — граждане и иностранцы, свободные и вольноотпущенники — должны были избирать квартального начальника (magister), который не только обязан был стоять во главе культа местных Ларов (Lares compitales) и подготавливать праздники, но и наблюдать за полицией улиц и тушением пожаров при помощи государственных рабов, бывших до тех пор в распоряжении эдилов.[343] Почти во всех кварталах избрание падало на вольноотпущенников, иностранцев или зажиточных и уважаемых плебеев, и для возбуждения их усердия и оплаты их трудов, так как по республиканскому принципу они не должны были получать деньги, закон предоставил им право в известных случаях носить тогу претексту и ходить в сопровождении двух ликторов.[344] В действительности это были очень скромные официальные отличия, но все же они не могли не льстить самолюбию стольких дотоле совершенно неизвестных лиц. Таким образом, возле часовни Ларов организовались команды метельщиков улиц и пожарных. Новую столичную администрацию старались втиснуть в старую религиозную традицию. Старались наиболее энергичных и образованных плебеев и вольноотпущенников побудить бесплатно служить обществу, вознаграждая их отличиями и создавая род маленькой знати из народа в огромном кишащем муравейнике столицы.
Разрыв между Юлией и Тиберием
7 г. до P.X
Август мог бы считать этот год одним из наиболее спокойных и счастливых годов своей жизни — а впоследствии он почти не между имел их, — если бы не оживился раздор между Юлией и Тиберием и не приняла внушающих тревогу размеров политическая ссора между партией молодой знати и старой консервативной партией.
Тиберий не мог не знать, что Юлия обманывала его; во всяком случае он подозревал это. Между тем он был в числе наиболее непримиримых поклонников традиций и пуританизма, принудивших Августа предложить великие законы 18 г., беспрестанно требовавших от него их неумолимого применения и постоянно плакавшихся на беспорядок, терпимый аристократами в своих семьях. Мог ли он, пуританин, консерватор, поклонник традиций, держать в своем доме жену, заподозренную в прелюбодеянии, тогда как lex de adulteriis предписывал донести на нее или развестись с ней.[345] Ему нужно было подать пример той римской суровости, которой он до сих пор так настоятельно требовал от других. Но Юлия была дочерью, и притом любимой дочерью, Августа, человека, которому он, еще столь молодой, был обязан столькими почестями и славой. Он не мог обвинить или прогнать Юлию, как если бы дело шло об обыкновенной матроне: подобный скандал в доме Августа был бы очень тяжелым политическим потрясением. Тиберий, обычно столь решительный и непоколебимый, поэтому колебался. Но Юлия, знавшая своего мужа, могла опасаться того, что имя дочери Августа не будет в силах долго защищать ее против гордости, пуританизма и властного характера Клавдия; она понимала, что для своей защиты ей лучше самой напасть на Тиберия, на его политическое могущество и его положение в государстве, и она соединилась с его многочисленными врагами из среды знатной молодежи. Момент был благоприятен по многим причинам. Августу только что исполнилось шестьдесят лет, приближалась старость, он всегда был слабого здоровья и держался, как все знали, только благодаря постоянным заботам о себе и строгому режиму. Спрашивали себя, не присоединится ли он скоро к Меценату и Агриппе; и с тем ббльшей тревогой поднимался вопрос, кто наследует ему в его функциях принцепса республики. Ответ всегда был один и тот же: это, несомненно, будет Тиберий, если только не удастся сделать его вступление в должность невозможным, возбудив против него скрытую ненависть народа, воспользовавшись его недостаточной гибкостью и всеми его недостатками с целью создать ему затруднения. Вокруг Юлии сгруппировалась котерия молодых людей, врагов Тиберия; среди них были Марк Лоллий, Гай Семпроний Гракх, Аппий Клавдий, Юлий Антоний, Квинтий Криспин и один из Сципионов.
339
Ibid. — Это очень странное объяснение, ибо не видно, каким образом должники могли бы надеяться избавиться от своих долговых обязательств, так как имущество их сгорело в эпоху, когда еще не существовало страховых обществ. Как бы то ни было, этот инцидент имеет некоторую важность как род прецедента знаменитого пожара, приписывавшегося Нерону. Этот случай показывает нам, что уже в 7 г. до Р. X. народ был склонен приписывать мрачным замыслам крупные пожары, столь частые в Риме.
340
См.: С. I. L., VI, 1324; в этой надписи, предшествующей 23 г. до Р. X., уже идет речь о magistri vici. У Ascon. (in Pison., 6, ed. Kiessiing-Schoell) можно, быть может, привести и другое доказательство того, что magistri vici существовали до этой реформы Августа. Речь о них до этой реформы идет так редко, что можно заключить из этого, что они не имели официального характера и что их функции состояли, главным образом, в организации праздников по кварталам.
341
Sueton. Aug., 30: Spatium urbis in regiones vicosque divisit… Это место относится к той же административной реформе, о которой говорит Дион (LV, 8). Доказательство этого мы имеем в подробности о четырнадцати округах, всякий год распределявшихся по жребию, или, как говорит Светоний, между annui magistratus, т. е. между эдилами, преторами и трибунами, как более точно говорит Дион. Кроме Диона о праве στενώπαρχοι носить toga prétexta говорит Тит Ливии (XXXIV, VII, 2), приписывающий это право magistris vicorum. Следовательно, στενώπαρχοι Диона суть magistri vicorum Светония. Как обычно, оба историка передают нам каждый особенные подробности; комбинируя оба текста, мы можем довольно точно определить функции новых магистратов.
342
Рlin. N. Н., III, 66. — С. I. L., VI, 975, где находятся многочисленные имена этих vici.
345
что он подозревал ее в преступлении, каковым могло быть только прелюбодеяние, что, впрочем, согласуется с рассказом Тацита об отношениях Юлии и Семпрония Гракха. Перед Тиберием стоял вопрос: или не повиноваться lex Iulia, приказывавшему наказывать жену, нарушившую верность, или вызвать один из величайших скандалов, когда-либо бывших в Риме, который к тому же был скандалом политическим. Поэтому-то он и не осмеливался выступить с обвинением.