Август поэтому не согласился предложить сенату обратить Палестину в римскую провинцию, а вернулся к уже ранее принятому решению и придумал, как обычно, компромисс, чтобы удовлетворить обе стороны: он разделил царство Ирода на две части; одну часть он дал Архелаю с титулом этнарха, обещая ему в случае хорошего управления титул царя; другую часть он разделил еще пополам, и одну половину дал Филиппу, а другую Антипе; таким образом, в Палестине он установил новую монархию, разделенную на три части, следовательно, более слабую и за которой легче было наблюдать.[395]
Для решения восточного вопроса Август решил, наконец, послать в Армению армию с целью восстановить там. римский протекторат и показать всему Востоку, что вплоть до Евфрата Рим не желает выносить чьего-либо соперничества или совладения.
Трудность армянского вопроса
4 г. до P.X
Хотя Август сомневался, чтобы Фраатак действительно мог выполнить свои угрозы и от слов перейти к делу, а старался только напугать, чтобы заключить более выгодный мир, он, однако, не мог не испытывать с этой стороны довольно сильного беспокойства. Так как в этом деле требовалось скорее употребить угрозы и переговоры, чем силу, то было важно, чтобы экспедицией руководил влиятельный и ловкий человек. Сам Август был слишком стар, чтобы совершить такое длинное путешествие и взять на себя столь трудное предприятие;
Тиберий был на Родосе; а в Риме между знатными не было никого, кому Август мог бы довериться. Почти все они были неспособными.
Луций Домиций Агенобарб, например, продемонстрировал в Германии только очень умеренные доказательства своей ловкости.[396] Марк Лоллий имел, может быть, необходимые качества для командования, но он не имел достаточно авторитета, и нельзя было довериться в достаточной степени его честности.[397]
Август, наконец, придумал сколь остроумную, столь же смелую комбинацию для соединения на Востоке военных способностей, авторитета и честности. Он решил послать для разрешения армянского вопроса и парфянских осложнений комиссию, во главе которой был бы Гай Цезарь, а члены которой могли бы поддержать своими советами его неопытность, в их числе был и Гай Лоллий. Гаю было только восемнадцать лет: он был очень молод для того, чтобы доверять ему важные дела. Но италийцы начинали быть снисходительными в этом отношении, а что касается до жителей Востока, то они уже издавна привыкли уважать в своих властелинах не лицо, а имя, титул, род божества, независимого от человеческой оболочки, в которой оно могло быть воплощено. Незнакомые с римским конституционным правом народы смотрели на Августа после его двадцатипятилетнего управления через призму монархической идеи, под властью которой они так долго жили, и представляли его себе по образу царей, управлявших ими столько столетий. В этот самый год только что присоединенные пафлагонцы, приведенные к присяге на верность империи, принуждены были повторить клятву, которую ранее они приносили пергамским царям, ставя имя Августа на место имени царя, но присоединяя к этому выражения религиозного почтения, бывшие в ходу в Египте: «Я клянусь Зевсом, Землей, Солнцем, всеми богами и богинями и самим Августом всегда любить Цезаря Августа, его детей и его потомков, в моих словах, моих поступках и моих мыслях, рассматривать своими друзьями и своими врагами всех тех, кого они будут считать таковыми…» [398] Эти народы не понимали иной формулы. Поэтому молодой человек, называвшийся Цезарем и бывший сыном Августа, мог являться в их глазах преемником Августа по праву наследования и распространить блеск своего авторитета между восточными подданными и между союзными и находившимися под протекторатом князьями. Его приказания, обещания и угрозы должны были иметь такую же силу, как если бы они исходили из уст или из-под пера самого Августа. Благодаря искусным советникам Гай мог бы счастливо выполнить свою миссию, а вместе с тем для него было бы очень полезно удалиться от развращающего влияния Рима.
396
Мы не знаем почти ничего о действиях Домиция Агенобарба. Дион (LV, 10) очень неопределенно упоминает о политическом и военном неуспехе против херусков, которой καταφρονησαι σφων και τους άλλους βαρβάρους έποίησευ. Но мы точно не знаем, в чем состояла эта неудача; мы знаем только, что подвиги Домиция не произвели в Риме достаточного впечатления, хотя ему с обычной легкостью были предоставлены ornamenta triumphalia (Suet. Nero, 4).
397
Zonaras, X, 36: των Αρμενίων δε νεωτερισάντων καΐ τών Πάρθων αύτοΤς συνεργούντων, αλγών έπι τούτοις δ Αύγουστος τριόρει τί άν πράξη, ούτε γαρ αύτδς στρατευσαι οΐος τε ην δια γήρας, δ τε Τιβεριος, ώς ειρηται, μετέστη, ί\δη άλλον δε τινα πεμψαι τών δυνατών ούκ ετόλμα. Эти два последних слова, ούκ έτόλμα, содержат всю загадку политики Августа. Почему Август не осмеливался послать никого из выдающейся знати в Азию? Историки говорят нам: потому что хотел сохранить за своей династией славу этой войны. Но это предположение имело бы силу только в том случае, если бы доказано было, что Август действительно имел это намерение.
Все вышесказанное заставляет нас думать, что он не осмеливался послать других лиц потому, что не находил среди них никого, способного хорошо выполнить это дело.
398
См. важную надпись, найденную в Малой Азии и объясненную Ф. Юоменом в Revue des e'tudes grecques, 1901, 27 ai.(-Dittenberger, Ori utis Gr. Insc., Sel., 53): «Новый документ, — справедливо говорит Кюмен, — заставляет нас живо почувствовать контраст, существовавший между римской теорией цезаризма и его применением в Азии. В 3 г. н. э. Август в Италии был только республиканский магистрат, которому на десять лет были предоставлены чрезвычайные полномочия… В Пафлагонии он является восточным монархом, наследником угасших династий».