Шаря настороженным взглядом то по контрольно-мусорной полосе, то по утонувшим во мраке окрестностям, голем прошествовал мимо притаившихся воров и скрылся из виду.
— Завернул? — вопросительно прошипел Кашил.
— Наверное, да, — отозвался Изуба. — Если не видно.
— Да тут вообще ни гиены лысой не видно! — пожаловался Кашил.
— Тем более пора! — решительно скомандовал длинноволосый вор.
Не отвечая, рыжий вскочил, подхватил с земли свежеукраденную лестницу и бросился к стене, будто на штурм вражеской крепости.
Несколько секунд — и воры забрались на крышу и втянули лестницу за собой.
Изуба присел на корточки и выглянул за противоположный край крыши в утопленный во мраке проход между складами. Как тонко подметил чуть ранее Кашил, не было видно ни гиены лысой, не говоря уже об их сюрпризе для проклятого истукана, но надтреснутый жестяной бряк то вступал, то пропадал.
Оставалось только надеяться, что голем услышит, когда будет проходить мимо.
— Ну, что? И где? — рыжий опустился на колени, положил рядом долото и принялся ощупывать доски под собой — неровные, широкие и занозчатые.
— Да какая разница, — так же тихо отозвался Изуба и повернулся к подельнику. — Хоть здесь же. Только подождем, пока…
— Воры? — докатилось гулко из дальнего конца складов.
— Есть! Сработало! — хихикнул Кашил. — Давай быстрей, пока он там веселится!
И воры принялись за работу.
Нащупав пальцами стык, Изуба выпрямился. Отступив на полшага, он прислушался к происходящему внизу, довольно ухмыльнулся, размахнулся — не спуская глаз с того места, где, по его мнению, только что найденная точка располагалась — и ударил изо всех сил.
Лом отскочил, словно доска была резиновой[43], и едва не вырвался из рук, отбрасывая грабителя и разворачивая на пол-оборота.
— Сто плешивых попугаев!.. — прошипел он, заканчивая пируэт широким взмахом орудия труда и воровства, словно ретивый косарь, дорвавшийся до работы.
Кашил успел броситься плашмя — и только это спасло его от второстепенной, но неблагодарной роли в балете «Сенокос».
— С ума спятил?! — просипел он, выглядывая из-под сплетенных над головой рук.
— Если бы я знал, что придется отдирать доски, я бы прихватил что-нибудь другое! — огрызнулся Изуба.
— Залезть на крышу была твоя идея, забыл? — брюзгливо уточнил рыжий, поднимаясь на четвереньки. — Вот и прихватили бы по дороге что-нибудь, чем доски ломать сподручнее! Или ты думал, что крыша тоже сделана из кирпича? Или из соломы?
— Ты-то вообще ни о чем не думал, — буркнул Изуба, еле удержался от второй попытки — только чтобы доказать всем, кто сунет свой нос, что ему всё равно, и прошипел:
— Загони долото в щель, расковыряй, а я потом поддену!
Рыжий грабитель, не теряя времени, попытался просунуть инструмент между досками, но толстый кусок металла вошел в щель на полсантиметра и застрял. Кашил навалился на него всем телом, пыхтя и кряхтя, но проклятые доски, уложенные так, чтобы не пропускать ни природу, ни человека, даже не дрогнули.
— Дай помогу, — наклонился Изуба.
— К-к-как?.. — просипел Кашил, подергиваясь то ли в агонии, то ли в очередной попытке преодолеть сопротивление материалов.
— Подержи его вот так, а я по ручке ломом стукну.
— По чьей? — настороженно покосился на подельника рыжий вор.
— По чьей подвернется… — процедил Изуба и, закончив на сей многообещающей ноте, опустился на колени и поднял над головой лом. — Готов? На счет «три». Раз, два…
При слове «три» рука Кашила отдернулась, долото упало, а лом опустился туда, где только что было запястье.
— Попробуем еще раз, — не комментируя происшедшее из опасения, что финальный счет будет не в его пользу, буркнул длинноволосый.
— Думаешь, на этот раз я не успею? — кисло промычал Кашил, но исходное положение принял.
Если бы было возможно одновременно держать долото над щелью, а руку за спиной, Кашил, не задумываясь, это бы сделал[44].
Вторая попытка завершилась так же, но с той лишь разницей, что лом отскочил от доски и едва не задел Кашила по носу, после чего рыжий грабитель сказал, что спасибо, и что хватит, и что — исключительно для разнообразия, конечно — не соблаговолит ли многоуважаемый Изуба лучше подержать эту треклятую железяку?
Когда длинноволосый уяснил, что под треклятой железякой подразумевается долото, а под «лучше» — указание на его нового держателя, а отнюдь не совет ему, Изубе, крепче удерживать лом при третьей попытке, возмущению Изубы не было предела. Пока Кашил не напомнил ему, что время идет, и что они не ближе к цели, чем были до захода солнца.
Скрипя зубами, длинноволосый принял из рук товарища инструмент, прошипел несколько инструкций и предостережений и приготовился спасать руки и прочие части тела. И возможно, это ему даже бы удалось, но тут в порыве самосохранения в голову ему пришла идея.
— Стой!!! Я придумал!!! — успел он прошептать перед тем, как орудие взлома вознеслось над головой Кашила.
— Что? — тот опустил ломик, неохотно расставаясь с мыслью о справедливом возмездии.
Но длинноволосый не стал терять время на объяснения. Не говоря ни слова, он содрал с ноги сандалий на каучуковой подошве, положил сверху на поставленную вертикально рукоятку долота и прошипел:
— Возьми лом обеими руками и бей — но не с размаху!
Последние слова спасли ему жизнь.
— Дурошлеп!!!.. — рявкнул Изуба под аккомпанемент разбегающейся внизу посуды. — Держи сам!!!
— А я ч-чего… т-ты же с-сам с-сказал!.. — испуганный не меньше приятеля, бормотал рыжий вор.
— Я тебе потом скажу… что я сам сказал… — прорычал длинноволосый.
Дождавшись, пока Кашил отыщет долото и сандалий и займет исходное положение, Изуба могучим усилием воли заглушил искушение быстрого возмездия[45], встал на колени, взялся за лом, широко расставив руки, прицелился — насколько позволяло освещение и заплывающий глаз — и ударил плашмя.
С сухим треском кромка долота вошла промеж досок.
Еще несколько глухих ударов, отдающихся в костях, но почти не слышных за вакханалией наведения правопорядка внизу — и между досками образовалась дыра — небольшая, но вполне достаточная для того, чтобы просунуть ломик.
Изуба ощупал результат трудов неправедных, приподнялся, согнувшись — из опасения, что силуэт его обрисуется на фоне неба — и приналег на лом. Доска затрещала, но не поддалась.
— Помогай! — прошипел он, и рыжий моментально вскочил.
— Раз-два!..
Под двойным усилием гвозди заскрежетали, покидая насиженные места, доска затрещала, Кашил замер, прислушиваясь к грохоту изувеченной посуды внизу, Изуба отчаянно схватился за доску руками и потянул, что было мочи…
И едва не свалился на землю.
— Дети мартышки!!!.. — еле удержав равновесие на краю щербатой теперь крыши, выругался он.
— Что случилось? — встревоженно кинулся к нему соучастник.
— Второй конец не прибили!
— А-а, ну так это… нам же лучше! — отмахнулся Кашил.
— Скинуть тебя вниз и посмотреть, как тебе там лучше будет, — прорычал длинноволосый, борясь с искушением вколотить непонятливого сообщника доской в свежеоткрытую дыру, но ощупал ее и неохотно отказался от своего намерения.
Вколачивать в щель шириной в двадцать сантиметров было бы жестоко даже по отношению к Кашилу. Но самым неприятным было то, что через такую щель толком ничего нельзя было украсть — даже теоретически. Ни штука ткани, ни ящик, ни хум с маслом или вином — положительно ничего не могло протиснуться в такую дыру.
Пожелав скупердяю, сэкономившему при строительстве на широких досках, свалиться этой ночью с кровати и сломать ногу, он вздохнул, тихонько отложил доску в сторону и наклонился к уху приятеля:
— Отдираем вторую.
Руки Кашила рефлекторно спрятались подмышки.
— Опять?!..
— Сейчас проще будет, есть, во что упереться. И давай быстрей. Не может же голем гоняться за этим чучелом до утра!