Дело и впрямь оказалось минутным. Минут после восьмидесяти и почти такого же числа покушений на жизнь Агафона Анчар, наконец-то, обрел не только волосы, но и человеческие уши, нос, губы, шею и прочие части тела. Рассматривая в зеркало новую прическу — сиренево-розовые патлы до плеч — атлан встретился взглядом со своим мучителем, и тот отпустил очи долу.
Изучая свою шпаргалку, как через несколько секунд выяснил Анчар.
— Убери, — прорычал он, но Мельников лишь отступил к стене и развел руками:
— Ну подумаешь, немного… не удалось с первого раза. Но я же всё исправил! И тебе этот цвет идет! Сиреневое оригинально сочетается с… э-э-э… синяком… там, где ты со стула грохнулся и об пол приложился… на ласты себе наступив… А мне, между прочим, тоже непросто было, думаешь, одному тебе? Но я же не жалуюсь, как некоторые тут! И посмотри, что я нашел! Тут, оказывается, еще есть волчанка, мышиная лихорадка, свинка, заячья губа, волчья пасть, коровье бешенство, свиная чума, сучье вымя, птичий грипп, медвежья болез… ты чего! Эй, эй! Перестань! Нам же очень надо, ты сам понимаешь, как это важ… Отдай шпору!!! Отдай, а то без нее начну — я кой-чего запомнить успел!.. И если тебе цвет не нравится — не надо так волноваться! Я могу перекрасить! Обратно в зеленый! Хуже не будет!..
Прожигая горящим взором прижавшегося к стене Мельникова, атлан процедил:
— Я оптимист. Поэтому сейчас на этот… столик… табуретку… пень… корягу… — он покосился на неопознаваемый стоячий объект, в который от паразитных выбросов магии превратился многострадальный стул, — садишься ты. У меня тоже есть… пара идей.
Агафон встретился с ним взглядом и судорожно сглотнул пересохшим вдруг горлом: такой блеск в глазах он до сих пор видел только у настоящих одержимых или не менее настоящих ученых.
Если он хоть что-то понимал в тех и других, то перед ним сейчас стояло и то, и другое. С прической гламурной кикиморы и памятью слона.
— А-а-а… э-э-э… твои идеи, конечно… интересные… наверное… но время… Время идет!.. Отправка же сегодня, ты не забывай! Может, сходим лучше в город к какой-нибудь порчушнице? — его премудрие ухватился за идею, как утопающий за соломину[35]. И к его облегчению, она оказалась привязанной к бревну.
— Ну давай… — неохотно опуская глаза, повел плечами атлан. — Но не раньше, чем состригу это… позорище.
Через двадцать минут из задней калитки храма вышли два послушника. На голове одного была импровизированная куфья из дерюжного полотенца, концы которой были завязаны под подбородком. Бока ее странно топорщились, словно надета она была на чуть приплюснутый одуванчик. На лице второго застыла гримаса смеха, старательно удушаемого некстати проснувшейся совестью. Ножницы, которыми они пытались постричь Анчара, лежали в кармане Агафонова балахона: может, попадутся ремесленники, которые возьмутся их починить.[36]
— Какой идиот, — сразу, как только маги окунулись в городскую толчею, прорычал сквозь зубы Анчар[37], - добавляет вместо фазы завтрашней Луны положение Путеводной Звезды по отношению к созвездию Клумбы?!
— Какой умник не говорит об этом сразу, как только услышит? — в очередной раз подавив приступ ржания, поинтересовался Мельников.
— Я подумал, что это — поздняя версия, а не ранний склероз!
— Склероз — это когда забывают то, что знали, — гордо ухмыльнулся Агафон. — Нам же, боевым магам…
— Первый, кто еще раз скажет в моем присутствии «я, боевой маг», испытает на себе, что бывает, когда в заклинание окраски волос вместо Луны вставляют высоту Мартышкиного Хвоста над горизонтом в июле!
— А что бывает? — на всякий случай, проглотил новый смешок его премудрие.
— Заодно и узнаем, — кровожадно прищурился Анчар.
— Да ладно тебе… — отмахнулся Агафон и[38] сделал еще одну попытку проявить конструктивное сочувствие. — Не волнуйся. Всё рассосется само собой к вечеру или к утру, самое позднее.
— Дилетант, — уничижительно заклеймил его атлан и, не обращая внимание на ответное «нудила из Нижнего Арзила», продолжил: — А еще я не понимаю, как твоя порчушница до сих пор практикует в городе, если храм отлавливал местных магов?
Агафон уклончиво промычал:
— Ну… она не то, чтобы практикует… Вернее, конечно, может, и практикует… я не знаю… Но знаю, что по теории вероятности какая-нибудь шепталка в городе остаться была должна. Хоть и риск загреметь на службу к Старухе велик, но зато сколько клиентов, которые раньше ушли бы к конкурентам!
Атлан сбился с шага.
— Погоди. Ты хочешь сказать, что не только не знаешь, где она живет, но и есть ли она в Мангангедоле вообще?!
— Всё знать не может никто, — поучительно и многозначительно проговорил Мельников. — Поэтому мы поступим предельно тупо…
— Не ожидал от тебя настолько оригинального подхода, — съязвил атлан.
— …Выберем сейчас какую-нибудь улицу позлачнее и спросим там, — то ли не расслышав, то ли показательно проигнорировав злословие маловерных, продолжил Агафон. — Или в соседней. Или рядом. И рано или поздно, по теории вероятности, опять же…
— А не приходит ли в гениальную голову уважаемому боевому магу… чисто по теории вероятности… что жрецы, расспрашивающие о ведьме, доверия среди местных не вызовут?
Уважаемому боевому магу в гениальную голову это пришло.
Вместе со словами Анчара.
— Хм… — нахмурился его премудрие, но тут же просветлел лицом: — Не проблема! Я, кажется, помню одно простейшее заклинание иллюзии, которое мог бы в укромном местечке наложить на тебя… на нас…
Испепеляющий взор товарища заставил его слегка покраснеть:
— …или ты мог бы сам… как-нибудь?..
— Я - нет. Не моя специализация. Ни иллюзии, ни «как-нибудь», — сухо отрезал атлан. — И тебе не дам[39].
— Не очень-то и хотелось, — почти искренне пробурчал Мельников. — Тогда просто переоденемся — и всё.
— И перекрасимся? — ядовито подсказал Анчар.
— Тебе-то заче… — начал было Агафон — и под взглядом товарища, обжигающим, как все ветры Перечной пустыни, прикусил язык.
— Я кожу имел в виду, — сухо уточнил атлан.
— Ну… и кожу тоже… зачем… Бывают же в Мангангедоле белые моряки, например!
— Посмотри на себя и свои руки. Не говоря уже про твое лицо… на котором крупными лукоморским буквами написано «боевой маг», — ядовито фыркнул атлан.
— Сабрумайскими буквами, — уточнил его премудрие. — И причем тут моё…
— А притом, что мы похожи на моряков чуть меньше, чем на узамбарцев! — взорвался Анчар.
— А на купцов?
Анчар задумался и неохотно признал:
— Купцы, пожалуй, подойдут. Но для этого надо найти лавку, где продают заграничную одежду. В какой стороне тут торговые ряды? Или надо на базар идти?
Лавка нашлась через два квартала, в тенистом от полосатых навесов переулке, по которому фланировали состоятельные мангангедольцы и гости столицы. Фасады домов из желтого песчаника были почти не видны из-под растянутых, развешанных и просто наваленных на них товаров — изысканных нарядов из Шантони, узорных хорохорских платков, пестрых, как дворцовые клумбы, шатт-аль-шейхских ковров, вамаяссьских циновок, расписанных тиграми, пионами и томными девами, изукрашенного и не очень вондерландского оружия, чеканных гаттерийских подносов и блюд, изображавших на все лады похищение Золотого Руна двумя огнедышащими драконами, узамбарских картин из радужной травы на спилах баобабов, шитых золотой и серебряной нитью соланских занавесей…
Снова оглянувшись по сторонам и не заметив в толпе никого подозрительного[40], послушники как бы невзначай вошли в лавку верхней одежды, хозяин которой, коротышка-шахрай, заулыбался им в предчувствии больших денег, точно старым друзьям.
Через двадцать минут из лавки вышли два пижона в роскошных забугорских костюмах. Волосы одного из них покрывал странно топорщившийся хорохорский платок в красных и розовых розах.[41] Еще полминуты — и белый человек в аляповатой шали стал достопримечательностью всего торгового ряда, от первого купца до последнего зеваки.