Ужин, не пожелавший стать завтраком, как стрела из арбалета, вылетел с блестящего скользкого столба и, сшибая зевак за кругом огней, исчез в темноте.
Горилл тупо моргнул, переводя несколько раз взгляд со столба на котел и обратно и замер. У него было два варианта действий: признать, что он не горилл, а ворона — или сделать вид, что всё идет по плану, а жертва на этот раз попалась растворимая моментального приготовления. Похоже, Мухонго выбрал второй, потому что, даже не покосившись в ту сторону, куда улетел сабрумай, он отшвырнул столб далеко в лес и повернулся к атлану.
Группа поддержки Мухонго перестала подозрительно кашлять и чихать в пыль и снова затарабанила. Под почти барабанную дробь, как циркач на смертельный номер, горилл гордо двинулся к новому пункту меню.
И тут из темноты вылетел огненный шар и ударил его в загривок.
Возможно, если бы шар был размером не с вишню, впечатление он произвел бы другое. Сейчас же Мухонго лишь махнул рукой, точно отгоняя насекомое, в несколько шагов покрыл остававшееся расстояние и принялся расковыривать веревки.
Сгусток чего-то бледного и липкого величиной с ладонь, прилетевший с того же направления, шлепнулся любителю ночных перекусов на поясницу и прилип. И там, где субстанция приземлилась, шерсть начала стремительно удлиняться нежно-сиреневыми кудрями. В воздухе, перебивая запах фритюра, пахнуло лавандой.
Что же подсказало гориллу, что в тылу его был произведен саботаж? Судорожные удары об землю не только ладоней, но и лбов его болельщиков? Сдавленные звуки, какие мог издавать оркестр порванных гармошек? Внезапно показавшийся в поле зрения сиреневый хвост? Как бы то ни было, Мухонго обернулся, свирепо скаля зубы и сжимая кулаки — и новый сгусток угодил ему в висок, откуда тут же стала расти роскошная лиловая коса.
Горилл рванул ее — и взвыл: предмет моментальной зависти женской половины племени покидать владельца не торопился.
«Давай, Агафон!!!» — воодушевленно промычал атлан. — «Покажи ему, кто тут венец творения природы, а кто мартышка краснозадая!» И будто по команде в грудь Мухонго полетело новое нечто, переливаясь всеми цветами психоделической радуги. Атлан замер, гадая, что еще изобрел сабрумай[5], горилл взревел, взмахнул передними лапами — и снаряд рассыпался бусами перед самым его носом. А спустя мгновение по траектории неудачливого заклинания из мрака полетел Агафон. Ошеломление на его лице было даже не написано — нарисовано масляными красками в десять слоев, руки и ноги исступленно мотались, будто стараясь затормозить о воздух, губы шевелились — то ли в беззвучной гамме ругательств, то ли в попытке озвучить заклинание. А горилл торжествующе ухмылялся, обнажая острые, как у тигра, клыки.
Не дожидаясь подлета, длинная мохнатая рука выметнулась навстречу чародею и ухватила его за горло. Пальцы второй сжались, и кулак ударил несколько раз в раздувшуюся грудь под аккомпанемент оглушительного улюлюканья.
Атлан вытаращил глаза. Действительно ли он видел сейчас то, что видел, или… Обезьяна-маг?! Что за… чушь! Бред! Дичь! Это невозможно!!!..
— Мухонго шутить?! Башка оторвать! — закончив сольный номер, прорычал горилл, злобно прищурившись в лицо противника.
Мозг атлана впал в ступор. Говорящая обезьяна-маг?..
— Позор смешить?! Белый от страха?! Сейчас покраснеть!
Не дожидаясь оправданий, с десяток которых, Анчар был уверен, уже роились на языке сабрумая[6], Мухонго двинулся к котлу, но наступил на косу и едва не растянулся. Взвизгнув и подскочив, как какая-нибудь мартышка, он чиркнул ладонью по наращенным локонам, и те с шипением посыпались на землю стаей змей. Лиловый хвост за спиной через пару секунд постигла та же участь.
— Злобный нганга! Глупый нганга! — то и дело взрыкивал горилл, останавливаясь и возбужденно размахивая руками, и его премудрие болтался при каждом взмахе как связка соломы. — Думать Мухонго напасть! Мухонго сам напасть!
«Не только напасть, но и зараза, холера и чума ходячая!» — мысленно прорычал в ответ Анчар, с удвоенной силой пытаясь высвободиться — но получая только двойную боль в запястьях и щиколотках.
Горилл, похоже, вспомнив, что пришел сюда за хлебом, а не как источник зрелищ, оборвал речь и снова двинулся к котлу, давя пятиметровых сиреневых змей как дождевых червей. Те превращались под его ступнями в сухие ветки и рассыпались в пыль с оглушительным хрустом и треском.
И именно поэтому хруст и треск, доносившиеся из джунглей, никто сразу не услышал. А когда услышали, то было поздно. С топотом, способным устыдить стадо слонов, на поляну выскочило нечто громадное, заросшее лианами, покрытое ветками, паутиной и осиными и птичьими гнездами, и бросилось к Мухонго.
«Еще один криптоэндемик по наши туши? Это уже даже не смешно…» — атлан звучно откинул голову, ойкнул, моргнул… и пропустил момент, когда чудище лесное подбежало к гориллу, ошалевшему не менее всех присутствовавших, вырвало у него из лапы Агафона, а второй отвесило такую оплеуху, что Мухонго пролетел несколько метров и растянулся на земле, как коврик из самого себя.
Но ненадолго.
Рявкнув так, что аборигены кинулись врассыпную, не вставая с карачек, горилл вскочил, набрал полную грудь воздуха и стал расти. И вырос приблизительно сантиметра на два, прежде чем новоявленное чудовище угостило его хуком в скулу с левой. Покачнувшись, Мухонго ответил яростным джебом, способным свалить трехсотлетний баобаб. Как выяснилось почти тут же, баобаб от его противника отличался тем что стоял на месте. Пробежав по инерции пару шагов, горилл споткнулся о скромно подставленную ногу соперника и шмякнулся наземь. Но кумира туземцев так просто было не победить. Ревя, точно ошпаренный, он развернулся и бросился на обидчика. Правый размашистый свинг угодил незнакомцу в плечо… и Мухонго взвыл и заскакал на одной ноге, потрясая правой лапой как колокольчиком.
— Душу вынуть! Кишки на горло намотать! Глаз клевать ворона! — разразился он проклятиями.
— Макака! — не остался в долгу его противник.
Похоже, одно слово взбесило горилла больше десятка раундов, потому что глаза его загорелись оранжевым огнем, из них ударили лучи — в самое сплетение опоясывавшей врага растительности. Она вспыхнула, и яростное пламя в мгновение ока охватило лесное чудище, на несколько секунд скрывая от глаз. А когда погасло, вместо кучи пепла или печального остова атлан увидел неповторимые обводы экспериментальной модели класса три-один-один.
Каменного Великана.
От неожиданности и восторга атлан едва не подавился кляпом — и пропустил момент, когда вконец рассвирепевший обезьян метнул в голема новый пучок оранжевых лучей — но на этот раз из ладоней. Точно копья, они ударили в грудь Великана — и срикошетили в землю, мгновенно задымившуюся. Новую порцию копий постигла та же участь, только из лысой площадки на этот раз вырвался огонь и поструился к лесу. Еще один заряд — с тем же эффектом… Но когда Анчар было решил, что гориллу нечего больше противопоставить, тот молнией метнулся к нему, выломал столб из земли и в три скачка оказался у кипящего котла, чудом до сих пор не опрокинутого.
— Мухонго есть — придти сила! — обезьян сорвал угощение с шампура, обернулся к котлу… И в то же мгновение Велик в невероятном броске налетел на него всем телом. Противники грохнулись на землю[7], сцепились и покатились. Анчар, как ненужная игрушка, кувырком отправился в пылающие кусты.
Несколько аборигенов налетели на него в тот же миг, вытащили из огня и принялись торопливо развязывать путы на руках и ногах, подтверждая старинную аксиому о том, что успех действия, требующего развитой мелкой моторики, обратно пропорционален количеству участников. Отталкивая друг друга и громко выкликая то ли заклинания, то ли свои имена, они тянули, ковыряли, резали и даже грызли веревки, получасом ранее затянутые ими же с таким старанием. Но даже вопли его освободителей не могли заглушить крики и плач людей — и треск сухого дерева, пожираемого огнем.
Не переставая намекать протяжным мычанием, что неплохо было бы вытащить кляп, чародей извернулся, поднял голову, и в свете разгорающегося пожара в джунглях увидел последнюю минуту схватки.