Онемевшие, они смотрели на неожиданную преграду и молчали. И продолжение не заставило себя ждать. В глубине образовавшейся бездны что-то рвануло с оглушительным треском, и мимо танка проскользнули в низкое небо огромные ослепительные радужные "пузыри". Автоматически сработали фильтры, погасившие накал "пузырей", заревели внутренние (пробило поле!) счетчики радиации, танк закачало и поволокло от пропасти.
Треск повторился, новая серия "пузырей" пронеслась мимо, и Грехов уже успел заметить, что за каждым из них тенью мчится "паутина". Снова "паутины", вездесущие "паутины", почему-то появляющиеся там, где происходят события! Или события происходят там, где они появляются?..
Грехов выдвинул из-верхней башни перископ, заглянул им пропасть и увидел только яркое свечение, шедшее из неведомых глубин. Свечение было ровным и сильным, и ему показалось, что там еще полно "паутин", теряющихся за пеленой туманного свечения.
Внезапно раздался тот же самый адский треск, из пропасти блеснуло остро и сильно, и радужные шары, словно поддерживаемые "паутинами", один за Другим рванулись ввысь. Экранник перископа погас. В общем экране они видели скрюченный почерневший конец трубы, похожий на носик закопченного чайника.
- Дьявол! - выругался помрачневший Сташевский. - Это-то зачем?
- Может быть, это обращение к нам? - предположил осторожно Диего Вирт. - Предупреждение либо предостережение...
- Нет, -- невесело сказал Молчанов. - Шары - это закапсулированные каким-то мощным силовым полем ядерные взрывы. "Паутины" вышвыривают их в космос.
- Зачем? - удивился Диего.
- Зачем - мы можем только догадываться. По теории тото же Галкина, шары - продукты жизнедеятельности Городов, отходы, от которых "паутины" освобождают планету. Вообще это очень редкое явление, нам просто повезло...
Сташевский пристально наблюдал за пропастью. Гул поднимался оттуда, тряслась почва. На всякий случай Грехов отвел танк от обрыва метров на пятьдесят и не успел еще остановиться, как глубоко в теле планеты раздался тяжкий грохот, над пропастью взлетел густой рой длинных алых искр, и стены только что созданного ущелья стали сближаться. Сотрясение почвы было не столь велико, как раньше, и они заметили, как в миг соприкосновения стен из узкой щели, оставшейся от ущелья, вымахнул вал оранжевого огня, затем с громким чавканьем стены сомкнулись, резкий толчок подбросил танк на амортизаторах, и путь стал свободен.
.... Они уже порядком отъехали от места искусственного или естественного, неизвестно, катаклизма, а светящийся шнур оранжевого тумана, плотный, как огненное желе, все еще держался над почвой. Он свивался в трубу, дышал, но не расходился, и Грехов понял, почему плато назвали плато Рубиновых Жил. Пришлось полностью переключить внимание на дорогу, чтобы не свалиться в пропасть при следующем новообразовании.
Сташевский занялся пеленгом и ухитрился-таки поймать знакомое всем "...Внимание! Выбрасываю...", явственно различимое сквозь трески и вой помех. При длительном повторении какого-нибудь слова смысл его теряется, и в конце концов Грехов перестал воспринимать эту надоедливую песню-фразу.
Строить догадки можно было до бесконечности, но, по мнению Грехова, это работал неисправный автомат-передатчик, а не маяк, настраивающийся обычно на радиоблеск. Такие бомбовые автоматы сбрасываются разведывательными кораблями в место предполагаемой посадки либо любыми кораблями в случаях аварийных ситуаций.
Грехов повторил мысленно последние слова, и морозный ветер волнения погладил спину шершавыми пальцами. "Черт возьми! - подумал он. - Неужели никто не рассматривал этот вариант - авария на корабле коммуникаторов? Или, может быть, вообще катастрофа?! Но что может случиться с ТФ-кораблем? Самым надежным и мощным земным аппаратом? Почему только это странное созвучие терзает слух в течение уже семи суток? Действительно ли авария на корабле?" Очевидно, он чем-то выдал себя, потому что Сташевский вдруг внимательно к нему присмотрелся, показал пальцем на динамик, откуда все неслось хриплое звучание двух слов, и кивнул. Значит, и он думал о том же. За три года совместной работы они научились понимать друг друга без слов.
В какой-то момент, не запомнившийся своей заурядностью, Грехов привычно отметил для себя появление на горизонте размытой черной горы, подумав при этом, что не пришлось бы ее объезжать. Потом смутное беспокойство заставило его присмотреться к этой горе повнимательней, и, внутренне холодея, он понял, что перед ними Город, тот самый загадочный Город, возле которого должен был где-то располагаться корабль. Не успел он так подумать, как Молчанов вдруг сорвался с места и издал сдавленное восклицание. Танк въехал на вершину длинного увала, и примерно в пяти-шести километрах от Города они увидели корабль. Виден он был плохо, словно сквозь струящуюся воду, однотонно-серый, похожий на толстый карандаш, поставленный на торец, и что-то уж очень длинным казался он отсюда, непропорциональным своей толщине. И тут Сташевский сказал негромко:
- Да он же висит...
И тогда Грехов понял, в чем странность картины. Корабль действительно висел в воздухе, не опускаясь и не поднимаясь, висел совершенно спокойный и в этом спокойствии чужой. Может быть, они стартовали, увидели их и ждут? Но зачем тратить гигаватты энергии на висение? Спокойнее и разумнее дожидаться "сидя"... Что же тогда? Корабль висит с тех пор, как они его увидели, и никакой реакции. Не может же он висеть так долго ради удовольствия...
Но вот они подъехали ближе к пределу ясной видимости пыльной атмосферы Тартара, и стало заметно какое-то движение вокруг трансгала, будто прозрачное пламя мерцало я: струилось вокруг него... Грехову сильно захотелось остановиться, особенно после того, как над "карандашом" корабля он увидел несколько обширных "паутин", выгнувшихся куполом над ним. А еще около десятка "паутин" образовали нечто вроде решетчатой стены между близким Городом и кораблем. Снова "паутины"...
Сташевский, очевидно, тоже что-то почувствовал, он посмотрел на водителя как-то странно, искоса, и Грехов сначала замедлил ход, а потом вовсе остановил машину. Местность перед ними понижалась, и уклон этот шел до самого, трансгала, висевшего над дном конусовидной низины на высоте шестидесяти метров. Чуть левее от остановившегося танка Грехов заметил грибообразный выступ черной породы, по размерам не уступающий "Мастиффу", задержал на нем взгляд, подозрительным он ему показался, потом увидел еще несколько таких же "грибов", цепочкой уходящих в муть атмосферы.
- Ты что? - спросил Диего Вирт, поворачиваясь к нему.
Молчанов ничего не спрашивал, но и он заволновался, когда прошло несколько минут бездействия, а ничего не изменилось.
"Жду еще минут пять", - решил Грехов, и в этот момент из черного "гриба" со звуком вылетающей из бутылки шампанского пробки взметнулся к близко парящему земному звездолету гигантский язык ярчайшего изумрудного огня: пок!
Только благодаря фильтрам цветовидения они не ослепли.
Факел огня за секунду вытянулся до корпуса корабля, как бы обтек его, не касаясь самого корпуса, образовав огненный кокон, и тут же втянулся обратно под "гриб". Зато вспыхнул его сосед, такой же "гриб", что и первый, выбросил язык огня, потом следующий, и пошло: пок! пок! пок! - по периметру вокруг корабля. Огонь был холодным, наружный термоизмеритель даже не сработал, зато при каждой вспышке искажался горизонт, искажались все местные предметы, искажалась кабина танка, и по нервам било болезненно и сильно, словно электроразрядами. Собственно, и приборы отметили ионизацию воздуха снаружи, такую, что не бывает даже в эпицентре мощнейшей грозы!
Языки зеленого огня обежали по кругу возле корабля и исчезли, но в глазах еще долго прыгали темные пятна.
Все произошло так быстро, что Грехов не успел среагировать и вывести машину из опасной зоны, да и вряд ли это помогло бы. Искривлять пространство умеют и люди, достаточно включить генераторы форм или деформатор, но тогда сработало бы силовое поле, сработало очень легко, можно сказать, даже элегантно, без ощутимого изменения масс и полей...
- Похоже, ночью.мы видели именно такие вспышки, - меланхолически заметил Молчанов. - Я не знаю, что это такое. Информблок танка включен?