— Вы никому не говорили?
Ее губы едва заметно дрожат, складываясь в грустную улыбку.
— А зачем? У всех свои проблемы, свои заботы. Ты прости, я и тебе не должна была говорить. Ты молодой, у тебя своя жизнь. И интересоваться проблемами какой-то старухи - дело совсем никчемное.
— Иногда человеку надо выговориться. Не важно, старый он или молодой.
— Возможно, ты прав, - Валентина Владимировна пожимает плечами. – Сейчас это уже неважно.
— Куда вы теперь?
— К младшей сестре, в деревню. Она давно звала меня к себе, да я все не решалась, не хотелось создавать ей лишних проблем. А два месяца назад у нее муж умер - тоже совсем одна осталась. Я и подумала, что вдвоем коротать век - оно сподручнее.
— В деревне, наверное, тяжело, - предполагаю я. Тем более двум пожилым женщинам. Уж молодежь - и та старается из периферии в крупные города уехать. Понятное дело, что там больше возможностей, но и жизнь легче, удобнее. А тут две одинокие женщины с кучей болячек.
— Работа - это не страшно, - теперь уже по-настоящему улыбается старушка. - Заботы - не страшно. Страшно быть одной. Я так решила - если Господь не забрал меня сразу, когда я просила, значит, у меня здесь еще остались дела. За могилками ходить хотя бы. Но жить одной в четырех стенах - так и с ума можно сойти.
— Так может лучше вашей сестре сюда переехать?
Валентина Владимировна поднимается на ноги.
— Там нам будет лучше. Без лишних разговоров, без лишнего внимания. Но ты не бери в голову, - она начинает суетиться, - у старухи язык без костей, совсем тебя заговорила. Да и такси не ровен час уедет.
Больше не пристаю с расспросами и, тем более, с дурацкими советами. Уж я точно последний человек, кого надо слушать, когда что-то планируешь в своей жизни.
Когда все вещи в машине, Валентина Владимировна поворачивается ко мне и протягивает тысячную купюру.
— Возьми, пожалуйста, - говорит и выглядит при этом какой-то виноватой. - Купишь что-нибудь своей девочке.
Наверное, выражение моего лица на мгновение становится таким кислым, что старушка невольно опускает руку с зажатой в ней банкнотой.
— Никаких денег, - говорю твердо. - Не обижайте меня. Я же просто хочу помочь. К тому же, где живет ваша сестра?
— Во Владимирской области.
— Вот, то есть на такси вы до поезда едите?
Валентина Владимировна кивает.
— Давайте я с вами прокачусь и помогу погрузить вещи.
— Ой, нет, тебе же домой надо, - снова тараторит она. - Ты и так мне…
— Еще не помог. Просто, - я и сам не знаю, почему так навязываюсь в помощники. Возможно, это своего рода бегство от самого себя, от дурных мыслей, от саможаления. Не хочу оставаться один, запираться в свою комнату. - Просто хочу еще немного погулять.
— Глупая старуха - плохая компания для прогулки, - улыбается Валентина Владимировна.
— Не наговаривайте на себя.
И мы едем по просыпающейся Москве, по еще свободный улицам. А Валентина Владимировна рассказывает, что со своим мужем познакомилась во время войны, на рытье оборонительных заслонов, когда немцы готовились штурмовать столицу нашей Родины. Что он, тогда еще совсем мальчишка, дарил ей не цветы, а кусочки сахара. Что оба очень боялись, когда по городу поползли слухи о, якобы, уже одобренной правительством сдаче.
— Это же была такая растерянность, такое непонимание, - говорит Валентина Владимировна, глядя в окно. - Мы же так старались, ночей не спали, в две смены работали только бы не пропустить проклятых. А потом узнаешь, что тот уехал, те сбежали. Хуже всего, что уезжало городское руководство. А уж они-то, в отличие от нас, наверняка знали больше.
— Но вы не уехали? - спрашиваю я.
— Нет. Мы продолжали работать. А дня через четыре паника схлынула. На улицах появились военные и милицейские патрули. - Какое-то время она молчит, а затем снова продолжает. - Понимаешь, это очень трудно. Мы не были готовы к войне. Что я, свистулька, о ней знала? Да ничего. И вдруг - война, огромные потери, бесконечное отступление. По радио сплошь дурные вести. Немцы рвались к Москве, не считаясь ни с чем. С каждым днем становились все ближе и ближе. Ты знаешь, что в какой-то момент от их передовых расположений до Кремля было всего двадцать три километра?
Отрицательно мотаю головой. Мне стыдно, но история меня никогда не интересовала.
— И все равно работали все заводы, - нисколько не осуждает меня Валентина Владимировна. - Работали круглосуточно. Знаешь, у них не получилось взять нас с наскока. Они забуксовали. Тут и там на подходах к городу их сдерживали наши солдаты. Они знали, на что идут, знали, что погибнут, почти всегда расплачиваясь собственными жизнями. У них не было задачи остановить, была задача только задержать. Хотя бы на сколько. И они держали, сколько могли и даже дольше. И минуты сдерживания складывались в часы и дни, пока вся эта немецкая машина, уже успевшая пройти всю Европу, начинала буксовать, а мы продолжали работать и готовиться к обороне. И этого оказалось достаточно.