А настроение у меня – хуже некуда. Со времени драки прошла неделя – и я, в целом, уже неплохо себя чувствую. Синяки на роже остались, конечно, но хотя бы сошли отеки. А вот колено все еще болит. И это очень отвлекает и мешает. Я даже на унитаз не могу нормально сесть и подняться, не говоря уж о том, чтобы подняться на наш шестой этаж, когда в доме снова не работают лифты. Да они почти все время не работают.
Родители были вынуждены уехать, но не на дачу, а на похороны. У нас умерла какая-то дальняя родственница. Вернее, дальняя для меня, но не для них. Я, весь расписной в коричнево-синих разводах, ехать наотрез отказался, да они и не настаивали. Только мама очень просила, чтобы никуда не выходил из дома без крайней на то необходимости. В школу она все же позвонила, но лишь для того, чтобы сказать, что я приболел. Наготовила целый холодильник еды и попросила соседку, Инну Павловну, заглядывать ко мне по вечерам – вроде как приглядывать на всякий случай.
В итоге я уже четыре дня живу один. И с одной стороны – никто не присаживается на уши и не расспрашивает, все ли у меня хорошо, ничего ли не болит, не пытается докопаться до того, как вообще у меня дела. А с другой стороны… все то же самое, но со знаком «минус». В том смысле, что, когда тебе не с кем и поговорить, и поделиться какой-нибудь повседневной ерундой – становится немного тоскливо. Пара слов вечером с пожилой соседкой – такое себе развлечение.
Вот так – на меня не угодишь. И расспросы не нравятся, и их отсутствие не по душе.
Понятное дело, никто не отменял интернет с его социальными сетями, да вот только мобилу я пролюбил, а на новую денег нет. Отец сказал, что в конце месяца наскребем и обязательно купим, а пока придется довольствоваться домашним телефоном.
Вот я и выполз в люди. Просто чтобы не совсем одичать. В низко надвинутой на глаза кепке и в солнечных очках, чтобы не очень народ пугать.
Запускаю руку в пакетик с картошкой, выуживаю пару ломтиков, обмакиваю их в кисло-сладком соусе – моем любимом. Кладу ломтики в рот и неспешно жую, растягивая удовольствие. Надо будет и домой взять порцию или две – на вечер потупить в телевизор.
Понятия не имею, как это работает, но еда всегда поднимает мне настроение, даже если поначалу о нем нет даже намека. Просто приятное тело распространяется от живота и будто проникает в кровь, разбегается по всему телу, разнося с собой ощущение спокойствия и умиротворения. Ну, да, потом я вполне могу пожалеть о съеденном, но ведь это будет потом, да и то не факт. Сейчас, когда представляю себе одинокий скучный вечер, варианта не взять собой вкусняшку на вынос просто нет.
— Привет, - знакомый женский голос заставляет целый табун мурашек пробежать по спине снизу-вверх и обратно.
Едва не давлюсь не полностью прожёванной картошкой, спешно глотаю комок и поднимаю голову. Уже напряжен, готовый если не бежать, то, возможно, даже кричать или каким-то другим способом привлечь к себе внимание персонала. Тут же рыскаю обеспокоенным взглядом по сторонам.
— Я одна. Можно присесть?
Сегодня на Свете облегающие джинсы со стразами, босоножки и то ли длинная легкая рубашка, то ли туника светло-розового цвета. На волосы, забранные в высокий хвост, заведены большие солнечные очки в очень изящной, почти невидимой оправе. Макияж едва заметный.
Умом хочу проорать ей в самое лицо: нет, нельзя!
Да только шестеренки в моей голове явно пробуксовывают, не попадают друг другу в пазы и стопорятся.
— Конечно, садись, - торопливо, едва не уронив стакан с остатками коктейля, отодвигаю поднос со своим заказом в сторону.
Света улыбается, обходит столик и садится напротив.
Она просто сидит и молча смотрит на меня - прямо, открыто, но при этом вроде бы не рассматривает под микроскопом, не проматывает перед внутренним взором все мои недостатки. Впрочем, что их проматывать. Когда они и так почти все сидят перед нем? Или мне только кажется, что не проматывает? В любом случае, чувствую себя очень неуютно. Сейчас бы самое правильное встать, сослаться на какое-нибудь важное дело и уйти. Нам не о чем с ней говорить. Я же испорчу ее репутацию. Она слишком красива, чтобы такой как я даже сидел рядом. Очень красива…
— … эй, ты меня слышишь?
Прихожу в себя и понимаю, что все это время Света что-то говорит, а я, как последний идиот, пялюсь то на ее губы, то в сверкающие прохладной глубиной глаза.
— А? Прости, задумался.
Она улыбается еще шире. Наверняка ведь заметила, как облизываю ее взглядом - и сейчас что-нибудь по этому поводу скажет.
— Это ты меня прости, - говорит то, что я никак не ожидаю услышать. - Это прозвучит банально, но я была огромной дурой, когда отказалась от дружбы с тобой.