Он всё время видел сны о том, как он идёт по улицам своего любимого города. Они были настолько прекрасны, что ему совершенно не хотелось просыпаться. И находились они ровно на грани грёз и реальности. Вернее, они были настолько яркими, что казались почти действительностью. Во сне он чётко слышал, как его башмаки стучат по улицам Стамбула. И отзываются звонким эхом. Он слушал этот звук с великим удовольствием и мечтал лишь о том, чтобы дорога, по которой он шагает, никогда бы не кончалась.
Женщины всегда говорили ему, что он красив и силён, как античный бог. Он им не верил. Вернее, был уверен в том, что они ему льстят. Хотя, может быть, и следовало бы верить. Кто знает. Иногда именно вера в свои силы помогает человеку тогда, когда он чувствует, что слабеет с каждым днём.
Веры не было, но всё же жила надежда на то, что его Родина когда-нибудь окажется готовой к тому, что бы принять его как сына, напоить его своей особой водой, отогреть теплом своего огня, наделить волшебным вкусом своего воздуха и подарить ему новые силы, преисполненные энергией родной земли. Но он так и не дождался того дня, когда он мог бы снова оказаться в Стамбуле. Так и умер в своём тоскливом ожидании. Он же был изгнанником, лишённым турецкого гражданства. Кто бы его пустил обратно?
Когда он сидел в тюрьме, то написал потрясающие строки:
— Я приобрёл ужасную, проклятую силу… Я не испытываю больше боли и страданий. Но это значит, что для меня стало недоступным и счастье.
Именно эта сила и помогла ему заново выстроить всю свою жизнь после тюрьмы. В чужой стране, оторванный от стихии родного языка, лишённый родных и близких, он сумел не просто остаться поэтом, а ещё стать символом своей Родины, которая так легко отреклась от него. При этом он не был поэтом, который гордился лишь тем, что когда-то смог написать что-то замечательное. Это был поэт, который чуть ли не каждый день писал всё новые и новые произведения, вызывающие восторг и восхищение. А ещё он создавал турецкую драматургию, современную публицистику и активно боролся за мир во всём мире.
Он многое мог бы сделать. И сделал. Но преодолеть пропасть изоляции от родного языка так и не смог. И все эти мечты о том, чтобы прикоснуться к воде, огню, воздуху и земле родной страны, услышать многоголосье турецкой речи и насладиться общением со своими близкими, так и остались не претворёнными в жизнь. Великан умер. Приобрёл покой, о котором так мечтал. Осталось его наследие. Как яркое свидетельство того, что столь неземное существо жило среди людей, мечтало, мучилось, творило и свято верило в то, что нет ничего на земле лучше свободы, равенства и братства.
***
По своей природе он был мечтателем. Но мечты,
порой, не сбываются даже у самых великих людей. Все же знают, что их величие не мешает им витать в облаках. А он, безусловно, был одним из ярко выраженных и неординарных мечтателей. Ведь мало кто мечтает о том, что можно изменить кривизну мира, сделать всех людей счастливыми, дожить недожитое, увидеть неувиденное, долюбить недолюбленное. А он мечтал именно об этом. И ещё о многом другом, что редко воплощал в какие-то конкретные слова. Всё это не мешало самым сокровенным его мечтам постоянно будоражить его воображение.
О нём нельзя было сказать, что он пишет стихи. Поэзия была просто его жизнью. Она жила в нём, а он про жил всю свою жизнь в ней. Прожил так, как смог. Ведь у него был особый талант, данный ему от рождения — быть выше всего. Быть выше людской молвы, быть выше бедности, быть выше обыденности, быть выше собственной судьбы и даже собственных мечтаний.
Говорят, что именно это помогло ему выжить. Только так он смог сохранить своё «я» и свой уникальный поэтический дар. Он так и покинул этот мир, не дождавшись, что его поэзия, звучащая на многих языках мира, была бы издана в его родной стране. Но всё это будет. Потом. Не будет лишь его. Жаль. И его, и всех нас. Всех тех, в чьём сердце поселилась любовь к стихам этого сказочного Великана, родившегося, к своему несчастью, не просто поэтом, а ещё философом и мечтателем.
Ведь никому неведанно, как бы сложилась его поэтическая судьба, если бы его стихи печатали, пьесы ставили, а песни, написанные на его слова, звучали бы в его родной стране. Тогда бы могла сработать великая сила обратной связи. Но он был лишён этого. Вот так уже сложилась его судьба, что у него на Родине после каждой выпущенной книги его практически тут же арестовывали. Через какое-то время отпускали. А один раз попросили заглянуть всего на пять минут в полицейский участок. Но потом оказалось, что эти пять минут могут растянуться на долгие годы. И все эти годы жизни в тюрьме его постоянными спутниками были лишь его огромный поэтический дар и надежда на то, что в конце концов всё будет хорошо.