Не хватало воздуха. Наскоро одевшись, Николай Валерианович вышел на площадь. Откуда-то с Сены наползал предрассветный молочный туман. Из тумана выехал экипаж, остановился под непогашенным еще фонарем, и на мостовую ступили два элегантных господина — один постарше, другой совсем молодой. Старший господин что-то сказал молодому, и тот, послушно кивнув, скрылся за массивным фасадом Grand Opera.
Поигрывая тростью, старший господин неторопливо двинулся прямо на Муравьева. Товарищ прокурора узнал его: влиятельнейший в Петербурге человек, Сергей Юльевич Витте, управляющий Юго-Западными железными дорогами. Витте расплылся в улыбке: все же перед ним стоял не только подающий надежды прокурор, но и сын губернатора, племянник самого графа Муравьева-Амурского, волевого и деятельного хозяина Восточной Сибири.
Встретив товарища прокурора в Париже, Витте совсем даже не удивился. Но расстроенный Николай Валерианович как- то не обратил на это внимание.
Витте приехал сюда не просто так. Накануне в Петербурге он имел длительные сокровенные беседы в кабинетах МВД, поскольку III Отделение недавно слили с министерством, и министру внутренних дел отныне было вверено заведовать и корпусом жандармов.
Обаятельный Сергей Юльевич прибыл с широкими полномочиями и решительным настроением. В помощь ему дали молодого ловкого агента, проживающего в том же «Гранд-отеле» под фамилией Полянский. Агент давно уже сидел в Париже и даже участвовал в задержании Гартмана на Елисейских Полях у концертной кассы Диорамы; при этом искусно изображал случайного прохожего, будто бы пытающегося помочь несчастному вырваться из рук переодетых полицейских. Уловка удалась: Полянский сблизился с некоторыми эмигрантами, теперь, после неожиданного освобождения Алхимика, победительно опекающими его со всех сторон. От них постепенно узнал, что Исполком «Народной Воли» поручил Гартману и Лаврову (последнего, правда, уважительно попросили) пуститься в агитационное турне по крупнейшим городам Европы, а после и Америки, читая лекции, распространяя прокламации, газеты и брошюры с материалами о радикальской жизни в России, блестяще написанными неким Львом Тихомировым, признанным идеологом организации. И кличку открыли: Тигрыч. Воистину расслабляет заграничная жизнь, жизнь вдали от «лазоревого ведомства».
Между тем, Гартман с берегов Ла-Манша потихоньку вернулся в Париж. Витте был вправе действовать по обстоятельствам. Наглость и безнаказанность Алхимика, поддержанного с острова Капрера старым социалистом и партизаном Гарибальди, возмутила Сергея Юльевича.
— Нет, вы послушайте, что этот вечный революционер пишет, — говорил он князю Орлову. — «Гартман — смелый молодой человек, к которому все честные люди должны питать уважение и признательность.»
— Но главное, что сие помещают в газетах, — дымил сигарой князь. — Республика, общественное мнение. Ах, не зря мой добрый приятель Леонтьев Константин Николаевич говаривал: общественное мнение—это мнение собирательной бездарности.
За ужином в ресторане «Voisin» Витте, побагровев, кивнул Полянскому: «Гартмана нужно убить». И сделать это следует, как можно быстрее, пока злодей не скрылся в Америке.
Агент ходил за Алхимиком по пятам. Тот прятался в съемном углу грязноватого Латинского квартала, где Полянский быстро сколотил компанию из местных хулиганов-апашей, готовых за сто франков завести поножовщину и в драке прирезать Гартмана.
Посол во Франции князь Орлов брезгливо морщился от этих кровавых замыслов. Он с воинской юности привык к открытой сечи и не признавал кинжального коварства и удара исподтишка. Вот почему Витте, с улыбкой идя навстречу Муравьеву, очень надеялся на поддержку приобретающего известность в столице молодого прокурора.
Обедали на закрытой террасе «Гранд-отеля». Говорили о премьерах в Александринке, о новых актрисах. Затем — о далеком, о Северо-Американских Штатах. О том, как в 1863 году Россия спасла обескровленную гражданской войной страну от англо-французской интервенции.
— Государь послал две эскадры, помните? — умно прищурился Витте.
— Отчего же. Я гимназистом еще был. Отец рассказывал, — сдержанно кивнул стриженной под бобрик головой товарищ прокурора, наслаждаясь легким виноградным вином. — Контр-адмиралы Попов и Лесовский. Верно?