Метальщики выглядели взъерошенными птенцами, попавшими в силки. И сердце у Тигрыча сжалось. Строки из завещания Дворника вспыхнули в ставшей цепкой памяти: «Завещаю вам, братья, не посылайте слишком молодых людей в борьбу на смерть. Дайте окрепнуть их характерам.» Почти крикнул об этом Перовской, перекрывая гул взволнованных голосов. Та повернула к нему серое лицо, упрямо и недобро усмехнулась.
Он понял, что все пропало. Что дни «Народной Воли», которую с такой любовью выпестовал Дворник, сочтены. И то, о чем они договорились с Михайловым, с Желябовым и, кажется, во многом сошлись (с таким трудом!), — все рассыпалось на глазах, летело в геленджикскую пропасть.
По плану Перовской, дело решит взрыв на Малой Садовой, под которой из сырной лавки Кобозевых (Юра Богданович и Аня Якимова) еще в феврале сделан подкоп, заложено два пуда динамита. Чаще всего по воскресеньям Царь проезжает именно здесь. Если же он вдруг изменит маршрут, то на Екатерининском его встретят метальщики со снарядами; это ведь еще Катюша заметила (или — Соня?), что на повороте от Михайловского театра на набережную канала кучер задерживает лошадей, и карета едет почти шагом. Лучшего места для подрыва не найти.
Мину под мостовой вели самые сильные — Желябов, Ко- лодкевич, Баранников (Савка), Фроленко, Исаев, Саблин, Суханов и Дегаев. Лучше других действовал буравом отставной штабс-капитан кронштадтской артиллерии Сергей Дегаев, коренастый, с тяжелым подбородком, насупленно-уп- рямый в душной подземной работе. Тигрычу он казался добрым малым, вполне надежным партийцем, пусть и недавно примкнувшим к «Народной Воле». Веселила чрезмерная восторженность, с которой Дегаев относился к ним, революционным авторитетам. Лев долго хохотал над случайно услышанным признанием штабс-капитана: «Видите ли, Фроленко, я бы счел за счастье поцеловать Тихомирова.»
Тигрычу приходилось бывать в хлебосольном доме Дегаевых. Мать Сергея была дочерью известного писателя Полевого, знала языки, много читала, грезила литературно-политическим салоном, и, в конце концов, устроила у себя нечто подобное.
— Надеюсь, вы понимаете, — доверительно шептала Наталья Николаевна жующему пирожное Тихомирову, — что дети мои — исключительные личности. И все станут знаменитостями. Непременно! Посмотрите на Наташу. Мы ждем больших успехов от ее артистических выступлений. А еще. — пухлые губы мадам Дегаевой и вовсе приблизились, защекотали ухо. — Я открою вам тайну: в нее безумно влюблен великий революционер Петр Лавров. Брошюру «Социализм и борьба за существование» он посвятил ей. Да-да! Я вам доверяю. Об этом никто не должен знать.
Удивленные глаза Тигрыча крутились еще быстрее, пирожное предательски норовило соскользнуть на пиджак; Наташа, манерничая и подвывая, читала написанную белым стихом драму собственного сочинения (что-то про революцию, про Робеспьера, Марата и Дантона), и Лев с нетерпением ждал, когда же, наконец, появится бесстрашная Шарлотта Кордэ и заколет отмокающего в ванне Марата. Почему-то верилось: сразу наступит тишина и можно будет попросить еще чаю.
— Ах, какую сенсацию вызвали в театре Наташа и Лиза! — продолжала мадам Дегаева. — К слову, Лиза — блестящая пианистка. Вообразите, Лев, мои девочки появились в ложе—одна в белом, другая — вся в черном. А сыновья. Уверена: и Сережа, и младший Володя сделают себе карьеры на революционном поприще. Это ведь так романтично, правда?
Долго думать о штабс-капитане Дегаеве сегодня Тигрыч не мог. Вставало над Невой, похрустывало ледком, звенело редкими конками Прощеное воскресенье 1881-го.
— Прости, Соня. — сорвалось вдруг с губ. Она не расслышала, недоуменно вздернула плечики, заторопила Фроленко: пора, мол, в сырную лавку, сигнала ждать. Тот не спешил, пил красное вино, закусывая колбасой, кусками разложенной на синей сахарной бумаге.
— Успею. Я должен быть в полном обладании сил, — спокойно улыбнулся Николай, словно это не ему предстояло сомкнуть в подвале провода и, возможно, погибнуть от взрыва на Малой Садовой. Но с Царем погибнуть, только с ним — это другое, совсем другое.
Тигрыч шел по Вознесенскому проспекту, обдуваемый тяжелым промозглым ветром. Одно радовало его: отправил Катюшу с дочкой в Орел, к родителям жены. К тому же Катя снова была беременна, на втором лунном месяце. Не нужно ей этого видеть.