Какая же дрянь, эта меланже! Куча кусков и кусочков, купленных по дешевке в ближайшей колбасной. Бедность, да что там — нищета сквозила из каждого угла неприбранно- го жилища.
Злоупотреблять гостеприимством Добровольских, успевших родить в эмиграции троих детей, было нельзя, но и у Плехановых — ничуть не лучше. К тому же у Георга с Розалией столовалась еще и Вера Засулич, между прочим, попавшая под обаяние юного брата штабс-капитана Дегаева — Володи, посланца подполковника Судейкина; вздумалось вчерашнему гимназисту поиграть в гулючки с матерым жандармом, да чуть боком не вышло.
Бедствовали и другие эмигранты—Дейч, Эльсницы. Жили по принципу: нынче густо — завтра пусто, устраивая безалаберные шумные пирушки, если выходило подработать или взять в долг, само собой, без отдачи. Хозяйственная Катюша только за голову хваталась, глядя на все это. К счастью, скоро им удалось снять две комнаты в женевском предместье, в коммуне de Plain-Palais, у добродушной и услужливой хозяйки. Туда и перебрались, оставив Добровольских с компанией и дальше бражничать, подъедая купленную на деньги Тихомировых провизию и радуясь, что дали приют таким важным особам революционного мира. Наверное, это был счастливый пир. Он возвращал тоскливому прозябанию неудачников давно забытый смысл.
Вот здесь-то и была собака зарыта. Истерзанный нелегальщиной Тихомиров хотел перевести дыхание, пожить частной жизнью (как все прочие люди), написать воспоминания о товарищах по борьбе, но не получилось: вокруг него, одного из великанов сумрака, идеолога «Народной Воли», развернулась целая «дипломатия». Плехановы тянули на свою сторону, выстраивая хитроумные ковы: а как бы не допустить его к другим партиям и кружкам, приручить, сделать своим. Вовсю старался и Дейч. Другие тоже не отставали: ведь — сам Тигрыч!
Но самое поразительное: такое внимание нравилось ему. Тут уж надо было признаться. Он почти наслаждался этим почитанием, плыл в его теплом облаке, словно отогреваясь после пронизанных ледяной тревогой бесконечных дней. Нет, не зря сказали о нем: в те молодые годы Лев Александрович подчас не был лишен позы.
А в ночь на 28 августа у Кати начались схватки.
Оставив жену на попечение хозяйки, Лев побежал, спотыкаясь, в темноте по длинной каштановой аллее, по мощеным переулкам — к дому Добровольских, к Марии Эдуардовне, поскольку других акушерок они не знали. В голове тупо засела суеверная мысль: не поспешили ли они с покупкой коляски? Ведь слышал же — не стоит этого делать до рождения ребенка.
Коляска же и вправду была хороша — на прочных рессорах, с плотным верхом. И после, когда Катюша благополучно разрешилась от бремени, они вывозили маленького Сашу в рощу, поднимались на вершину Большого Салева, и ни разу не сломались, оценив швейцарское качество. Сын улыбался, пускал пузыри, иногда капризничал, строя губки смешным корытцем, то веселя, то тревожа счастливых родителей.
В один из таких прозрачных тихих дней к ним на гору влез взмокший Иван Добровольский и, бледнея от оказанного доверия, протянул зашифрованное письмо от Веры Фигнер. Письмо через границы, рискуя, доставила в Женеву бойкая барышня Неонила Салова — из свежих, неизвестных Тигры- чу агентов погибающей партии. Тут же, на вершине, он вскрыл конверт. Фигнер сообщала: через публициста Михайловского (шафера на их с Катюшей свадьбе) министр Императорского двора и уделов влиятельный граф Воронцов-Дашков ищет случая выйти на Исполком «Народной Воли» и вступить в переговоры относительно прекращения террора — хотя бы на время предстоящей коронации Александра III, сроки которой переносятся вот уже несколько месяцев. Причина проста: правительство опасается новых выстрелов и динамитных акций, посягающих на священную жизнь Его Императорского Величества. Два цареубийства за полгода — это уж слишком.
Самое же главное заключалось в следующем: всемогущий Воронцов-Дашков настаивал на том, чтобы его представители вели переговоры исключительно с господином Тихомировым, общепризнанным идеологом партии, возглавившим ее после ареста Александра Михайлова.
Столбцы и строки гамбеттовской криптограммы запрыгали, затанцевали перед крутанувшимися глазами в горделивом восторге. И скрыть этот восторг было трудно
«Ага, вот как! Но граф-то не только министр, а еще и преданнейший друг нового Государя. К тому же организовал тайное общество (с нас, народовольцев, пример берут!), «Священную дружину», для того и затеянную, чтобы охранять Александра III, бороться с крамолой скрытными средствами, — Тихомиров отпустил ручку детской коляски, поймал на себе вопросительный взгляд жены. — Ишь, скрытно хотят. Надеются, что мы не знаем. А нам все известно. Стало быть, бояться нас, почитают «Народную Волю» за силу серьезную. И хорошо, и славно.»