Мысли роились. Виски ломило от напряжения. Не хватало чего-то важного, чтобы развязать эти путаные узлы.
— Я должен. Нужно сказать. — мертвым голосом произнес штабс-капитан. — Многое из того, о чем я сообщил Судейкину, хранится не в его кабинете. А только. Только в его памяти. Он не вполне доверяет бумагам. А память у инспектора отменная.
Вот оно! Вот! Это многое меняет.
— Что ж, тогда. — Тихомиров сжал в кармане холодный ком револьвера; помолчал, наезжая вращающимися глазами на сникшего Дегаева, и сказал, словно шагнул с обрыва: — Ты должен убить Судейкина. Этим ты хоть как-то искупишь преступление. И не смертью своей, а спасением тех, кого предал.
Наступила тишина, глухая, как на дне пропасти. Над крышами Морнэ прозрачно поднимались каминные дымки. Деревня лежала внизу, словно на ладони. Тигрыч безотчетно нашел взглядом свой домик: наверное, Катюша кормит Сашу; дело жизни крошилось, рассыпалось, оставались только они — жена и сын. Так? Возможно, возможно. Не хотелось думать об этом.
— Хорошо, я согласен, — почти простонал штабс-капитан.
— И еще. Если ты этого не исполнишь, то знай: я немедленно опубликую о твоем предательстве. Надеюсь, ты понимаешь: поверят мне, Тигрычу, а не тебе. Ты будешь уничтожен. Судейкин выбросит тебя, как. Как вываренную тряпку.
— Я все сделаю. Только.
— Что — только? — раздраженно спросил Лев.
— Прошу, никому не говори. Ну, про все это, пока. Пока я не исполню, — пролепетал Дегаев.
— Договорились, буду молчать. Потом ты вернешься, и мы будем тебя судить. Состав революционного суда я определю сам, — отрезал Тихомиров. — Если тебе сохранят жизнь, поможем скрыться.
Через неделю штабс-капитан уехал в Россию. Никто из эмигрантов не посмел спросить о результатах этих тайных встреч. Ведь сам Тигрыч, а он уж дело знает.
Глава двадцать восьмая
Плеханов влез на крутую гору, и теперь не мог спуститься; звал на помощь. Но Тигрычу совсем не хотелось выручать марксиста. Накануне вечером тот вдруг заявился в Морнэ с вечно растрепанной Верой Засулич; гости переночевали у Тихомировых, а утром все вместе отправились на прогулку.
Засулич, как и положено первой русской террористке, скинула башмаки, веселилась, скакала полной оборванкой по склонам, пугая чинных прохожих. А у Льва ныло сердце от хитрости Георга. Нет, даже подлости.
В эти летние дни они вместе заканчивали подготовку первого номера «Вестника «Народной Воли». И тут Плеханов полез в бутылку: стал требовать слияния двух фракций — народовольческой и своей, социал-демократической; настаивал на публикации в журнале официального объявления об этом событии — с изложением принципов нового объединения. Старые народовольцы наотрез отказались: идей Маркса не разделяли, знали и о том, что автор «Капитала» не раз писал: его теория не вполне пригодна для России. К тому же сам Плеханов высмеивал соратников Тигрыча, называл их бланкистами, вечными заговорщиками.
И вдруг — объединиться. С чего бы это?
Причины Тихомиров понял на прогулке. Ведь ясно же: деньги будут давать под марку «Народной Воли», а не под плехановцев, неизвестных в европейской революционной среде. И это несмотря на кризис, переживаемый партией. Объединившись, фракция Георга станет на страницах журнала проводить свои принципы, бодаться с народовольцами. Славно получается: есть-пить на чужие деньги, да еще и в тарелку благодетелю плюнуть. Умно, изворотливо придумано — тут чувствовалась сметливая рука финансового пройдохи Левушки Дейча.
Тигрыч настаивал: «Вестник» должен быть органом объединения всех русских революционеров, а не полутора десятка эмигрантов. И здесь они тоже расходились с Георгом.
Плеханов вспылил и кинулся в гору, в густые колючие заросли — гнев развеять. И — попался. Подталкиваемый шумной Засулич, Тихомиров полез выручать оппонента.
Впрочем, все это мало занимало его. Из Петербурга приходили вести: инспектор секретной полиции Судейкин жив- здоров, Дегаев не решается, медлит с покушением.
Лето промелькнуло, затем осень. Следовало ускорить дело. В Россию послали бесстрашного Германа Лопатина, когда- то устроившего дерзкий побег Лаврову из северной ссылки. Кроме того, в Питер прибыли молодые горячие южане Николай Стародворский и Василий Конашевич — в поддержку заметавшемуся Дегаеву.
Подполковник ни о чем не подозревал. Он был доволен штабс-капитаном. Он был доволен также и своим новым сотрудником Петром Рачковским, так похожим на него самого в юные годы.