Дворник и Тигрыч переглянулись.
— Хорошо. Обольщайте несравненную Анну Петровну. И почаще проигрывайте ей. Она это любит.
За месяц новый жилец проиграл хозяйке почти триста рублей. Дворник озадаченно наморщил широкий нос, но денег добавил. Спросил только: во что играете? Капелькин пробурчал что-то невнятное.
А играли все больше в ландскнехт. Эту игру обожала мадам Кутузова. Ей нравилось думать, что в ландскнехт перекидывался еще Людовик XIII, нравилось быть банкометом, и когда по обе стороны вдруг выходили одинаковые карты, она громко вскрикивала «плие!», снимала деньги и передавала колоду Капелькину, норовя коснуться горячими пальчиками его руки.
Деньги Капелькин проигрывал с легкостью и неповторимым изяществом (и это нравилось вдове!). Почти как ее покойный супруг, пять лет назад насмерть поперхнувшийся на Троицу куском свежайшего пармезана. Но Николай Корнеевич еще и пел под гитару:
Я ее не люблю, не люблю...
Это — сила привычки случайной!
Но зачем же с тревогою тайной
На нее я смотрю, ее речи ловлю?
Однажды понтировал сам Кириллов, и не без успеха. Уходя с хорошим выигрышем, мурлыча что-то из Аполлона Григорьева, он неожиданно посетовал: мало, ох, как мало служит преданных Отечеству и престолу молодых людей.
Это и поторопило Николая Корнеевича. Когда остались с хозяйкой одни, он вздохнул:
— Как же хочется найти место в каком-нибудь почетном учреждении! Дело не в деньгах. Я обеспечен вполне. Однако. Нерастраченные силы. (После слов про силы Анна Петровна со значением посмотрела в его глаза).
— Вы очень благовоспитанны, Николай Корнеевич! — порывисто подалась к нему. — Но непозволительно скромны. Сказали бы моему братцу... Впрочем, я поговорю с ним сама. Думаю, все устроится. Согласны ли послужить в III Отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии? — вопросила она.
— Я?.. Безусловно. — залепетал новоявленный конспиратор: он и ждал и одновременно страшился этого момента. — Почел бы за честь.
Он разволновался вконец. И от волнения проиграл Анне Петровне на целых три рубля больше обычного (как отчитаться перед Дворником?), чем растрогал ее до предела.
— Завтра сыграем в мушку. Прелестная игра. — пропела она загадочно.
Канцелярия III Отделения — это не то учреждение, куда попадают с бухты-барахты. Об искателе места наводились подробнейшие справки. И только 25 января 1879 года в светло-серое здание на Фонтанке вошел стройный молодой человек, одетый в двубортное пальто с меховым воротником. Это был Николай Корнеевич Капелькин, сын пензенского архитектора, бывший служащий Симферопольского окружного суда, ныне секретный агент, коллежский регистратор с жалованьем 30 рублей в месяц. Он тотчас же поразил начальство аккуратностью и каллиграфическим почерком: так уж выписывал ферты и ижицы, что каждая напоминала гатчинского гвардейца в парадном строю, а завитки иных букв походили на размашистые крылья альбатросов; и поскольку сам Кириллов прежде служил в гвардии, а в юности мечтал о мореплавании, то все и решилось: уже в марте Капелькина назначили помощником делопроизводителя с окладом 900 рублей в год. Но самое главное — ему вскоре выдали ключи от ящика конторки, где хранились секретные бумаги. Тигрыч и Дворник ликовали: лучшего и придумать было нельзя!..
Вообще, Петербург Капелькин не любил, боялся этого «самого умышленного» города. Ему казалось, что все эти туманные острова, все перекинутые к ним мосты зыбки и ненадежны, и стоит лишь чуть нарушить соединения, как горделивые дворцы и прокопченные фабрики, улицы и переулки с доходными домами, летящими санями и беспечными людьми, вся слишком тяжелая для островов самодержавная столица стронется с места, а после медленно пойдет ко дну, чавкнет болотиной напоследок, сгинет навек в глубине, и вскоре сомкнутся над былым угнетающим великолепием лиловые невско-ижорские волны, уносящие последние воспоминания в пучину хмурой Балтики.
Он подошел к окну. Продышал дырочку в причудливых ледяных узорах. Морозный пар плыл над Фонтанкой.
— Ваше служебное усердие достойно похвалы, — вздрогнул Капелькин от голоса Кириллова. — Но и отдыхать надобно.
— Простите, Георгий Георгиевич. Нижайше прошу позволить задержку в присутственном месте сверх положенного срока. Ибо. Дома меня не ждут, а для дела бы поспешествовать.
— Хорошо, хорошо, — добродушно улыбнулся Кириллов. — Но как не ждут? А Анна Петровна? Сидит, поди, с кохырями из новой колоды. А?