Д. Пучков: Естественно.
Е. Прудникова: Они себя ассоциируют с профессором Преображенским, у которого семь комнат и который хотел бы восьмую, а не с каким-нибудь Швондером, который в детстве спал вместе с братьями и сестрами на полу в куче тряпья, а теперь улучшил социальное положение — имеет аж целую койку в жилтовариществе. Отсюда естественное сочувствие социально близким, отсюда и взгляды. А у меня все предки из бедных крестьян, которым советская власть дала все, я-то с какого перепугу стану сочувствовать профессору?
Д. Пучков: Снова все упирается в корни?
Е. Прудникова: По-видимому, корни человека как-то влияют на его понимание исторических процессов. Если бы мне в детстве бабушка рассказывала, как ее с родителями крестьяне выкидывали из имения, книги сожгли, в рояль нагадили — у меня, возможно, был бы другой взгляд. Но мне бабушка рассказывала, как они с матерью ходили искать отца в овраг, где белофинны расстреливали русских крестьян, — она родилась в Выборгской губернии. И поэтому я смотрю на историю не с мыслью о потерянном имении и счете в банке, а с мыслью о трех высших образованиях, полученных моими беднейшими, от сохи, предками…
Беседа 1-я
Два века рабства
Е. Прудникова: Итак, насчет корней. Чтобы говорить о коллективизации, надо сперва поговорить о русском сельском хозяйстве, понять, в каком оно было состоянии и как дошло до жизни такой. Например, во время Смуты начала XVII века было один за другим три неурожайных года, практически полностью неурожайных, а смертельный голод начался лишь на третий год. Представляете? Два года практически без урожая, а люди живут, и только на третий год умирать стали.
Д. Пучков: А это у них было попрятано или царь-батюшка приберег?
Е. Прудникова: Это у них не попрятано, а просто лежало в амбарах. Царь-батюшка помогал, монастыри помогали… но при тогдашних средствах сообщения возможности-то были ограничены. И все же люди держались. В начале же XX века один неурожай — и все, полстраны голодает. Это если говорить о массовом голоде, а в индивидуальном порядке множество народу каждый год голодало, и положение постоянно ухудшалось.
Д. Пучков: И как же дошло наше сельское хозяйство до жизни такой?
Е. Прудникова: Виноват в этом в первую очередь царь Алексей Михайлович, которого, не знаю за что, прозвали Тишайшим. Наверное, по иронии судьбы. Почему друга Робина Гуда Маленького Джона назвали Маленьким Джоном? Потому что был двух метров ростом. Думаю, и Алексея Михайловича назвали Тишайшим по той же причине.
Д. Пучков: Наверное, потому что при нем было тихо.
Е. Прудникова: Да, очень тихо, почти как при Ленине. Один церковный раскол чего стоит!
Но давайте заглянем еще на век назад. Был такой царь Иван Четвертый, по прозвищу Грозный, мужик хитрый, не зря его Сталин любил. Он опирался на дворян против бояр, а на народ против элиты. Поэтому ему народ обижать было не с руки. Кстати, именно он окоротил аристократию, и он же ввел земское самоуправление, которое спасло страну в Смуту. Кузьма Минин ведь был земским старостой и ополчение собирал, пользуясь именно этим механизмом… Вообще, Грозный много интересных вещей ввел, и все больше в интересах государства — не зря его российские историки, державшие руку правящего класса, так не любили.
Но, к сожалению, на сыне Грозного Федоре династия прервалась, и на престол полезли бояре: сперва Годунов, потом Шуйский, и в итоге закрепились Романовы. А боярам боярские интересы ближе — своя рубашка, знаете ли… Короче говоря, землевладельцы на престол влезли и начали гнуть линию, нужную землевладельцам. При Михаиле Федоровиче все еще прилично было, а при Алексее Михайловиче понеслось!
Ведь как раньше все было устроено? Часть земель находилась в вотчинной собственности у бояр. А прочие земли были поместные, то есть сидели на них в общем-то свободные мужики, лично свободные, хотя и прикрепленные к земле, — так в то время каждый человек был к чему-то прикреплен. А уж землю давали в кормление за государеву службу. Отслужил — изволь вернуть, выгнали — изволь вернуть. Могли дать землицу как пенсию. Например, убили твоего мужа на войне, и дают тебе, как вдове, поместьице. Так и называлось: по месту, поместье. А какой самый большой интерес у помещика? Естественно, сделать так, чтобы то, что ему дали, стало его полной собственностью и наследникам отошло. Вот этого они и стали добиваться. Ну и, как говорили классики нашей фантастики, зачем им земли без крепостных? И пошел процесс, потихонечку так, медленно-медленно.