Согласно «Орудию правления», законодательная власть в стране вручалась Протектору «совместно с парламентом», а исполнительная — Протектору «совместно с Государственным советом». По широте полномочий, сосредоточенных в его руках, Кромвелю мог позавидовать и «легитимный» монарх: он был главнокомандующим армией и флотом, контролировал финансы и правосудие, руководил внешней политикой, с ведома Государственного совета объявлял войну и заключал мир, наконец, в перерывах между парламентами его ордонансы имели силу законов. 16 февраля 1654 г. в Вестминстерском дворце состоялась торжественная церемония «введения» Кромвеля в должность Лорда-Протектора. На ней он предстал сугубо штатским человеком — черный бархатный костюм сменил кожаный дублет, туфли и чулки — ботфорты со звенящими шпорами, походный плащ уступил место черной мантии, его шляпа украсилась золотой лентой.
Как это ни парадоксально, Кромвель-Протектор больше устраивал имущих, нежели Кромвель — член парламента и кумир армии. Единоличный правитель знаменовал в их глазах возврат к «традиционной», близкой к монархической форме правления. И Кромвель как будто только то и делал, чтобы завоевать их доверие и расположение. Он всячески демонстрировал свое расположение к аристократии: три баронета были введены им в Государственный совет, и при удобном случае он напоминал, что и сам он по рождению «джентльмен с положением». Куда девались его былая «раздвоенность», мучившие его сомнения перед каждым политическим решением?
Избавившись от всяких следов демократизма, отбросив либеральную фразеологию, Кромвель теперь обратил свое красноречие против угрозы слева, олицетворяемой приверженцами радикальных сект. Одни лишь воспоминания об опасности, исходившей от левеллеров, недавно еще являвшихся его союзниками, приводили его в содрогание. Так, обращаясь к первому парламенту нового режима, он метал громы и молнии против левеллеров: «Знатный, джентльмен, йомен — [сохранение] различий между ними представляет большой интерес для нации. Магистратура нации, не была ли она растоптана в прах, не стала ли она предметом озлобления и презрения со стороны приверженцев уравнительных принципов… не клонились ли эти принципы к уравнению всех… Какова была [их] цель, если не та, чтобы сделать держателя столь же благополучным, сколь им является лендлорд. Это звучало благовестом для всех бедных людей и, несомненно, приветствовалось всеми порочными людьми»[99].
Нет ничего удивительного в том, что сила государственного подавления была теперь направлена прежде всего против приверженцев революционной демократии. Жестоким преследованиям подверглись не только воинственные милленарии, отважившиеся на открытые вооруженные выступления, но и сугубо мирные «квакеры», уповавшие не на силу оружия, а на силу слова — «внутреннего просветления». Была введена строжайшая цензура печатного слова, мало-мальски независимые газеты закрывались. В январе 1655 г. был арестован бывший левеллер Овертон, возглавивший попытку восстания в армии, размещенной в Шотландии; через месяц был арестован Джон Уайлдман, представлявший в 1647 г. гражданских левеллеров на конференции в Пэтни.
Однако новый режим вопреки его резкому повороту вправо встречал оппозицию и среди отдельных слоев имущих классов. Речь в этих случаях шла либо о скрытых «роялистах» и приверженцах дома Стюартов, либо о так называемых республиканцах, все еще не примирившихся с разгоном Кромвелем «охвостья» Долгого парламента. И эта оппозиция заявила о себе уже в первом парламенте Протектората, созванном 3 сентября 1654 г. Подтянув войска, Кромвель потребовал от всех его членов признания (присяги) нового режима — отказавшиеся присягнуть сами себя исключали из парламента (таких оказалось более 100 человек). Однако, когда и после этой своеобразной чистки оппозиция не проявила склонности к «сотрудничеству», Кромвель 22 января 1655 г. распустил парламент.
«Полагаю, моя обязанность — заявить вам, что ваше дальнейшее пребывание здесь не служит ни на пользу этой нации, ни общему благу, и поэтому я объявляю о роспуске этого парламента». Действительность, к которой привела политика «примирения партий» в среде имущих, оказалась прямо противоположной ожидаемому результату. Денежные мешки Сити не стали щедрее по отношению к режиму Протектората. Республиканцы — сторонники олигархического правления под покровом защиты «исконной конституции» не переставали видеть в Кромвеле «узурпатора», а роялисты не прекращали интриг и подготовки открытого мятежа.
99
Не исключено, что Кромвель сознательно смешивал левеллеров с «истинными левеллерами», чтобы сделать их имя и устремления более одиозными.