Как уже отмечалось, в дни единоличного правления Карла I Лильберн считал своими главными врагами прелатов английской церкви. Что касается светских властей, то в полном соответствии с учением Кальвина он призывал к повиновению им. Так, в уже упоминавшемся памфлете «Изыди из нее, народ мой» Лильберн писал: «Если ничтожнейший слуга в королевстве задержал бы меня… именем власти короля, я подчинился бы ему… ибо я знаю, что власть короля от бога… я считаю незаконным со стороны кого бы то ни было из народа божьего, даже в состоянии его величайшего угнетения магистратами, восставать или поднимать против них какое-либо светское оружие».
В ходе гражданской войны ему пришлось в основном переучиваться. На пути к свободе теперь стояло пресвитерианское большинство в парламенте, враждебно относившееся ко всякому проявлению инакомыслия столь же в вопросах веры, сколь и в вопросах политического устройства страны. В этих условиях мужественная борьба Лильберна против политического консерватизма и своекорыстия пресвитерианского большинства парламента была борьбой за углубление демократического содержания революции. Переход его с позиции повиновения светской власти на позицию открытого сопротивления ей объяснялся, разумеется, прежде всего опытом гражданской войны, но не только. На этот раз олицетворением верховной светской власти являлся не помазанник божий — король, а лишенный ореола «святости» парламент — установление не божественное, а человеческое. То же, что людьми учреждено, подлежит суду людей! К тому же нерасчлененность светской и церковной властей приводила к тому, что не только политические, но и религиозные оппоненты пресвитериан неизбежно сталкивались с карающей десницей парламента.
Парадокс в данном случае — арест Лильберна по прямому доносу теологов-пресвитериан — заключался только в том, что доносчики Принн и Баствик в правление Карла I сами являлись жертвами осуществлявшейся Лодом политики церковного единообразия любой ценой — и тот и другой в 1637 г. лишились ушей, отрубленных во время публичной экзекуции над ними. Ныне же они сами проповедовали аналогичную по жестокости политику единообразия, но только уже на почве пресвитерианства. В итоге вчерашние покровители и наставники Лильберна в теологии и практике пуританизма ныне стали его беспощадными хулителями и гонителями.
Так, в своем памфлете «Индепендентство, рассмотренное, разоблаченное и опровергнутое» (1644 г.) Принн, явно запугивая парламентское большинство, предупреждал: религиозное индепендентство — первый шаг к «узаконенной анархии».
Дело в том, что среди пресвитериан Лильберн был известен острым неприятием какого-либо принуждения в делах веры и широкой популярностью на этой почве среди лондонских низов — приверженцев различного рода радикальных сект. Недаром в небезызвестном памфлете «Гангрена», принадлежавшем перу пресвитерианина Томаса Эдвардса, значилось: «Имеется некий Джон Лильберн — архисектант, большой любимец сектантов, всячески превозносимый и возвеличиваемый во многих памфлетах». Естественно, что стрелы, пущенные Принном против индепендентов, задели Лильберна, и он не смолчал. Еще будучи в армии, в январе 1645 г. он опубликовал документ под названием «Письмо мистеру Принну». Обращаясь к нему, Лильберн писал: «Я желаю поспорить с Вами, хотя один из Ваших друзей не так давно сказал мне, сколь велико различие между нами… как между стройным кедром и мелким кустарником… я ответил: пойди и скажи стройному кедру, что ему предстоит схватка с мелким кустарником». В этом небольшом, но удивительном по ясности мысли памфлете все слилось воедино: и личная ссора Лильберна с пресвитерианами — с графом Манчестером и полковником Кингом, и реминисценции его мученичества под властью Карла I, и, наконец, необеспеченность его материального положения.
112
Дискуссии, развернувшиеся в новейшей литературе по вопросу о том, какие социальные слои народа подводил Лильберн под понятие «свободнорожденные», см. ниже.