Четыре основных требования привлекают наше внимание вслед за этим:
1) демократическая избирательная система;
2) роспуск в течение года существующего парламента;
3) двухгодичный срок правомочий каждого вновь избранного парламента;
4) фиксация неотчуждаемого характера ряда свобод, в сферу которых парламент не вправе вмешиваться, т. е. законодательствовать; отсутствие упоминания о короле и палате лордов косвенно свидетельствовало, что речь идет о республиканском строе.
Остановимся, как уже было условлено, только на первом из перечисленных требований левеллеров. Вопрос заключается в следующем: что скрывалось за требованием всеобщего избирательного права для мужчин?
Итак, представляется, что в существующей литературе, посвященной позиции левеллеров в вопросе об избирательном праве, произошло смешение двух аспектов проблемы: 1) внутренней логики программы левеллеров, отталкивавшейся от принципа «естественного права», и 7) его политического истолкования в исторических условиях Англии середины XVII века. Суть первого из этих аспектов с предельной ясностью изложил в ходе дискуссии в Пэтни полковник Рейнсборо: «…в самом деле, я полагаю, что беднейший из англичан должен прожить свою жизнь, равно как и величайший из них». Поэтому представлялось очевидным, «что человек вовсе не обязан подчиняться власти того правительства, в образовании которого он не участвовал». Нет сомнения, что Рейнсборо, говоря о «беднейшем из англичан» как равноправном «избирателе правительства», власти которого он должен будет подчиняться, отталкивался от абстрактного принципа гражданского полноправия личности как ее «прирожденного», естественного права. Однако когда идеологи левеллеров оказывались перед необходимостью раскрыть содержание понятия «всеобщая гражданская свобода», которым они столь широко оперировали в своей публицистике, то оказывалось, что в реальной действительности личность может свое «гражданское полноправие» потерять, так как определенным конститутивным элементом его оказывалось такое положение человека, при котором его источники жизненных средств, а следовательно, и волеизъявление являлись независимыми от воли других и неподконтрольными другим. Иначе говоря, пределом «свободы», если можно так выразиться, «предельной моделью» выступало положение мелкого самостоятельного производителя как в ремесле, так и в земледелии.
Отсюда и понятие «свободнорожденный» в терминологии левеллеров указывало лишь на потенциальную гражданскую свободу (правоспособность) личности, которая могла не реализоваться, не состояться в случае, если человек оказывался на положении наемного «слуги» или нищего, живущего на милостыню. Очевидно, что левеллеры раскрывали содержание понятия «свобода» как идеологи (предвосхищая позднейшую терминологию) мелкобуржуазных слоев города и деревни. Их основное отличие в этом вопросе от так называемых шелковых индепендентов заключалось, во-первых, в пренебрежении качественной характеристикой владения (к примеру, им было безразлично, является ли основанием осуществления независимости сельского жителя держание на правах фригольда, копигольда или аренды) и, во-вторых, в игнорировании количественной характеристики имущества (т. е. размер годового дохода и т. п.), лишь бы оно ограждало обладателя от опасности оказаться в положении лица, потерявшего свое «прирожденное право» вместе с независимым источником средств существования.
Очевидно, что различия между этими двумя решениями данного вопроса были большими, и тем не менее от нас не должно ускользать фактическое сближение левеллеров с исходным принципом «шелковых индепендентов», рассматривавших избирательное право не как «прирожденное», а как производное от имущественного положения человека. Мелкий собственник, не зависящий от чужой воли в добывании жизненных средств, — таким виделся, в частности, Лильберну идеальный и отправной тип гражданина будущей республики. Но если это так, то расхождение его и его приверженцев с «шелковыми индепендентами» являлось уже вопросом меры, а не принципа.
Неудивительно, что Петти, один из наиболее радикально настроенных ораторов в Пэтни, успокаивал «грандов», опасавшихся, что принцип «всеобщего» избирательного права для мужчин приведет к уничтожению собственности: «Причина того, что люди соглашались создать какую-то форму правительства, заключалась в том, что благодаря ему они сохранят собственность» [121].
121
Если принятое здесь истолкование левеллерского принципа свободы было бы в ходе революции реализовано, то число избирателей удвоилось бы в сравнении с их числом по унаследованному от монархии избирательному цензу. При реализации принципа всеобщего (мужского) избирательного права оно возросло в четыре раза.