Разумеется, диггеры были не одиноки. У них было немало сочувствующих их делу, и не только в близлежащих селениях, но и в других графствах [154]. Без их явной и тайной поддержки горстка копателей не продержалась бы в условиях обрушившегося на них жестокого террора местных лендлордов и несколько дней, не то что долгие месяцы. Но именно поэтому о численности приверженцев дела диггеров нельзя судить по числу действительно поселившихся на пустоши колонистов или даже по числу лиц, подписывавших составленные от их имени декларации. Пришел в движение плебс и в ряде других графств. Имеются основания считать, что общее число колоний в Англии в 1649–1650 гг. приближалось к десяти. Учитывая общенациональный резонанс того, что случилось на холме Св. Георгия, Уинстенли и его соратники с целью вдохновить бедных в других графствах на аналогичные выступления считали важнее всего продержаться как можно дольше, какие бы муки ни выпали на их долю.
Таким образом, колония близ Кобхема была лишь наиболее выдающимся эпизодом самостоятельного движения сельского плебса. К сожалению, на самый интересный вопрос — как была организована повседневная жизнь колонии — сохранившиеся источники ответа не дают. Вероятнее всего, что на пустоши постоянно находились лишь считанные колонисты, большая их часть продолжала жить в соседних приходах, лишь время от времени появляясь на ней для участия в общих работах. В самом деле, под первой декларацией диггеров (конец апреля) значится пять подписей; под второй декларацией (июнь) — 45 подписей; между тем Глэдмен сообщает, что на холме их никогда не было более 20 человек; Ферфакс застал в конце мая 12 человек. Остальные были, вероятно, скорее сочувствующими делу Уинстенли, нежели его действительными участниками. По-видимому, лишь те бедняки, которые были лишены не только работы и хлеба, но и крова, составляли постоянное ядро колонии, в то время как другие оказывали им помощь кто трудом, кто лишь скудными средствами.
Между тем на колонию обрушивались все новые удары врагов. В начале июня лорды добились того, что на пустоши появились пехотинцы, расквартированные в Уолтоне, во главе с капитаном Стрэви. Они тяжело ранили одного из диггеров, избили работавшего с ним подростка и сожгли дом. 9 июня Уинстенли обратился к Ферфаксу с жалобой на действия солдат. В письме, лично врученном генералу, он снова подчеркивал готовность, если это будет неотвратимо, умереть, выполняя «нашу обязанность перед создателем — освободить его творение от рабства».
В этом письме Уинстенли сделал еще один шаг в развитии доктрины нормандского ига [155], о которой уже упоминалось. Как известно, этой доктриной в своих сиюминутных целях пользовались идеологи различных политических течений в лагере революции. Однако только в социальной философии Уинстенли она служила обоснованием крестьянско-плебейской программы радикальной чистки страны от феодализма. Следуя логике, в которой эта доктрина предстает в анализируемом «Письме к Ферфаксу», она вкратце может быть изложена следующим образом. Вильгельм Завоеватель, став королем Англии, лишил англичан их прирожденного права — владения землей, сделав их тем самым слугами нормандских солдат, превратившихся в лордов маноров. С тех пор английская корона оказалась в руках завоевателей. Следовательно, и король Карл I Стюарт унаследовал свою корону от Вильгельма Завоевателя. Само собой разумеется, что все издававшиеся с тех пор законы только то и делали, что закрепляли результаты нормандского завоевания. Опираясь на эти королевские законы [156], джентри и клирики продолжают удерживать общины Англии в рабстве.
Вначале Уинстенли по сути излагал точку зрения по этому вопросу, общую для всей демократической оппозиции Республике 1649 г., требовавшей введения «всеобщего» избирательного права, кодификации действующего права, судебной реформы, изменений в уголовном законодательстве. Однако то, что следовало дальше в рассуждениях Уинстенли о «нормандском иге», было абсолютно оригинальным — развитие этого сюжета и составило саму суть плебейско-крестьянской аграрной революции. Так, в указанном «Письме» Уинстенли мы читаем: «Не являются ли лорды маноров наследниками полковников и высших офицеров Вильгельма Завоевателя… (а) власть меча была и поныне остается печатью (т. е. узаконением) их титула?» И далее следовал вопрос, правда сугубо риторический, но по важности решающий в цепи аргументов Уинстенли: «Не лишились ли лорды маноров своих владельческих титулов (полученных по наследству от Завоевателя), с тех пор как простой народ Англии, а также некоторая [часть] джентри одержали победу над королем Карлом и освободили себя от [ига] нормандского завоевания?» Таков был решающей важности политический аргумент Уинстенли в обосновании правоты дела диггеров. Из него следовало: так как нормандский завоеватель лишил свободы весь английский народ, отняв у него землю, таким же образом «каждый англичанин ныне, после уничтожения монархии — освобождения страны от (ига) завоевания, должен снова вернуться к свободе, невзирая на его сословную принадлежность, в противном случае какую пользу извлечет для себя простой народ (больше всего пострадавший от гражданских войн) из победы, одержанной над королем?».
154
В начале июня 1649 г. Уинстенли в письме Ферфаксу отмечал: «Мы сознаем, что начатая нами обработка пустоши — предмет интереса всей страны; некоторые ее одобряют, другие — нет, некоторые являются друзьями, исполненными любви, и считают, что она преследует благо нации… другие являются врагами, полными негодования, и распространяют ложь о нас…»
155
В этой доктрине переплелись элементы подлинной истории с мифологией, восходившей не только к фольклорной традиции, но и к сообщениям тогдашней историографии.
156
Уинстенли не ошибался не только по сути вещей, но и формально, именуя свод законов Республики 1649 г. «королевским», поскольку после казни короля было официально объявлено о том, что законы, действовавшие ранее, остаются в силе и при новом режиме.