Однако и на этом поприще, как и ранее в торговле, Уинстенли вскоре обнаружил свою «деловую» непригодность: честность и совестливость, доверчивость и сострадание в человеческих отношениях не были теми чертами характера, которые обеспечивали хозяйственное преуспевание. Более чем вероятно, что именно на этой почве у него в конце 1650 г. возник конфликт с «сердобольной» леди, что вынудило его вернуться в прежний приход.
Осенью 1651 г. Уинстенли завершил свое последнее и наиболее выдающееся произведение — «Закон свободы» (посвящение Кромвелю датировано 5 ноября 1651 г.). При этом Уинстенли указывает, что намеревался представить этот памфлет на усмотрение Кромвеля около двух лет назад (т. е. в 1649 г.). Однако по причине «смутного времени» он все откладывал его завершение. Вероятно, он ждал, чем же завершится выступление диггеров. Имело значение и иное. Вопреки достаточным свидетельствам того, сколь узкими рамками было ограничено свободолюбие Кромвеля, сколь беспощадным он выказал себя в 1649 г. во время восстания армейских левеллеров, в среде народных низов все еще не угасла надежда на то, что справедливость в его действиях в конечном счете еще восторжествует. Имя «главного цареубийцы» Кромвеля все еще ассоциировалось в сознании низов с непримиримой враждой к монархии, явным и тайным ее приверженцам. К концу 1651 г. эти надежды заметно оживились по мере роста недовольства Кромвеля политикой «охвостья» Долгого парламента. Побуждаемый указанными надеждами на возможное «возрождение Кромвеля» и множившимися проектами, каким образом надлежит устроить дела в Республике, дабы она заслужила доверие граждан, Уинстенли отважился выступить со своим проектом, названным им «Закон свободы».
В своем обращении к Кромвелю Уинстенли писал: «Всевышний отметил Вас высочайшим почетом, который когда-либо выпадал на долю человека… быть главой народа, сбросившего с себя иго фараоново». С поразительной остротой исторического прозрения Уинстенли предупреждал Кромвеля: дальнейшая судьба Республики зависит от поддержки ее народными массами. «Теперь, [когда] вся власть в стране находится в Ваших руках, Вы совершите одно из двух: либо объявите землю свободной для угнетенных общинников, либо лишь смените лиц, [стоящих] у кормила правления, оставив нетронутыми старые законы, и тогда Ваша мудрость и почет будут развеяны навеки, и Вы либо погибнете сами, либо заложите основание еще большего рабства потомков».
Публицистика Уинстенли 1649 г. не оставляет сомнения в том, что он не только отвергал имущественное неравенство между людьми, но и был, вероятно, одним из немногих или даже единственным мыслителем своего времени, столь глубоко проникшим в эксплуататорское происхождение и сущность этого неравенства.
«Ни один человек, — писал он в „Законе свободы“, — не может разбогатеть иначе как либо собственным трудом, либо при помощи труда других людей. Если человек не пользуется трудом другого, он никогда не накопит состояния в сотни и тысячи фунтов дохода в год» [164]. И далее: «Но все богатые люди живут праздно, питаясь и одеваясь трудом других, а не трудом собственным… Богатые люди получают все, чем владеют, из рук труженика». И наконец, «воистину простой народ с того момента, как восторжествовали частные интересы, возвысил (своим трудом) лордов, превратив их в своих тиранов и угнетателей».
Неудивительно, что именно он задумался не только над условиями возникновения этого строя, но и над путями избавления от него человечества. Поскольку частная собственность на землю — этот исторически отправной источник имущественного неравенства людей — обусловила саму возможность существования строя эксплуатации человека человеком (или, как Уинстенли писал, давала возможность одному человеку «быть лордом по отношению к себе подобному»), постольку предпосылкой установления строя справедливости в глазах Уинстенли должно было явиться признание земли ничейной собственностью, общей сокровищницей народа Англии. Среднего пути между этими двумя правопорядками, подчеркивал Уинстенли, нет. Этим полярным формам собственности, убеждал он Кромвеля, соответствуют столь же противоположные формы политического устройства страны — истинно республиканское правительство в первом случае и монархическое, по сути королевское (если даже оно именуется Республикой) — во втором, и, следовательно, в государственном строе также нет и не может быть «среднего пути». Ибо дело не во внешних, юридических определениях самих государственных институтов, а в том, какую форму земельной собственности и землепользования они олицетворяют и отстаивают.
164
Состояние можно было оценивать двумя способами: либо указывая его совокупную (разовую) стоимость, либо оценивая его по тому, какой доход оно приносит в год (проценты на деньги, отданные взаймы, годичный доход с земли, дома). В данном случае речь идет именно о последнем способе оценки.