Иначе говоря, соединение науки с производительным трудом Уинстенли рассматривал в качестве основного условия прогресса, в том числе и самой науки. Так, о лесоводстве он писал: «И здесь все плотники, столяры, токари… и все, кто трудится в лесу и обрабатывает дерево, могут открыть тайну природы, чтобы сделать леса более обильными, ускорить их рост, увеличить их пользу». Точно так же и во всех других отраслях хозяйства задача научных открытий возлагается в первую очередь на тружеников, опытным путем познающих природу вещей. Недаром Уинстенли назвал новую науку трудовым знанием в противопоставление книжному знанию. Уинстенли неоднократно подчеркивал практическую цель обучения и науки вообще, которая заключается в использовании ее открытий на благо общества. Так, на вопрос, чему следует учить человека, он отвечал: «Каждому ремеслу, искусству и науке, при помощи которых… могут быть открыты тайны творения, с тем чтобы (человек) знал, как надлежащим образом управлять Землей».
Если верно, что подобного рода высказывания Уинстенли обнаруживают влияние наследия Бэкона, то это все же еще не вся истина. Идеолог плебса сделал дальнейшие выводы из естественнонаучного мировоззрения своего великого предшественника в данной области.
Если в основе познания лежит опыт, если критерием истины является практика, то правомерно было бы заключить, рассуждал он, что лишь производительный труд является основой полезных знаний. «Кто же лучше знает поведение сил природы, — рассуждал Уинстенли, — чем те, кто своим трудом на них воздействует». При этом, однако, речь идет о труде свободных членов справедливо устроенного общества: «Когда люди обеспечены пищей и одеждой, их разум (освободившись от тревог) созреет и станет способным погрузиться в тайны творения, ибо страх перед нуждой погубил много ценных открытий».
Наконец, в курс образования детей Уинстенли включил также языки и «истории предшествующих веков». После того как дети «укрепили свой разум» в школе под руководством учителей, они переходят на выучку в зависимости от склонностей в какую-либо мастерскую, где за их обучением следит не только мастер, но и «инспектор» данного ремесла. Обучаются не только мальчики, но и девочки, причем наряду с грамотой и музыкой последние усваивают портняжное искусство, а также прядение, вязание и др. Республика всячески поощряет молодых тружеников в поисках новых приемов труда, в изобретениях и научных открытиях, воздавая им почести. Почетные титулы украшают граждан либо по достижении определенного возраста, либо за открытия, невзирая на возраст.
Таковы основные черты «Закона свободы» Уинстенли — этой удивительной социальной утопии, созданной в ходе революции середины XVII века социальным опытом и силой воображения английского плебея. И если бы в этой утопии не было ничего другого, кроме одной-единственной мысли о том, что подлинная свобода и строй частной собственности — понятия взаимоисключающие, то и в этом случае — в условиях Англии середины XVII века — ее с полным основанием можно было бы причислить к величайшим творениям идеологов Английской революции. Переплетение в «Законе свободы» социального идеала плебса и критики с этих позиций реальной действительности, «проекта» конституции «Истинной Республики» и лозунгов, отражающих специфику и требования момента, позволяет усмотреть в утопии Уинстенли революционно-критический памфлет и программу углубления демократического содержания происходящей в стране революции, доведения ее до реализации устремлений плебейских масс.
Завершая краткое изложение «Закона свободы», следует заметить, что для Уинстенли речь в нем шла не об установлении в Англии нового, до тех пор не известного в этой стране общественного строя. Наоборот, как свидетельствует второй заголовок этого памфлета — «Истинное правительство восстановленное», Уинстенли рассматривал обрисованное им справедливое общественное устройство как восстановление строя, уже однажды, на заре истории, существовавшего в Англии, но затем уничтоженного в результате нормандского завоевания. Как мы уже знаем, это был широко распространенный в годы революции миф, к которому прибегали с различными целями идеологи и политики различных классов и общественных слоев в лагере парламента. Только один Уинстенли использовал его для обоснования коммунистической утопии плебса. И то обстоятельство, что аргументами в пользу реальности достижения этого идеала в Англии середины XVII века послужили не доводы абстрактного разума и морали, а «история», связывает ее со средневековыми мечтаниями угнетенных о «правде» и «справедливости», якобы царившими среди людей в прошлом и затем утерянными в результате «грехопадения», «порчи» или «злого рока». Так воедино переплелись историческая реальность и исторический миф, мистицизм и рационализм, плоды воображения и глубочайшего социального анализа.